Шарлотта Роган - Шлюпка

В течение долгого времени обсуждался вопрос, правомерно ли считать убийством действия человека, который ухватился за доску, чтобы не захлебнуться, а потом оттолкнул другого, который подоспел следом и начал вырывать у него эту доску. Правомерно ли считать убийством действия второго человека, если тот сумел вырвать доску у первого? Правомерно ли вообще ставить вопрос об убийстве в такой ситуации, когда каждый естественным образом борется за жизнь, а доска выдерживает только одного? Будет ли выживший неизбежно приговорен к пожизненному тюремному заключению, если попадет в руки правосудия и если найдутся свидетели его поступка?

— Безусловно, нет, — заявил мистер Райхманн. — Непосредственного вреда здоровью такие действия не причиняют, а у потерпевшего остается возможность найти другую доску.

— Поддерживаю предыдущую точку зрения, — сказал адвокат Ханны, долговязый и бледный, словно никогда не видевший солнца.

— А если причинение вреда здоровью все же имело место? — Адвокат миссис Грант был полной противоположностью защитника Ханны. На нем едва сходились пуговицы пиджака. Жизнерадостное лицо сияло румянцем, а частые улыбки никак не вязались с серьезностью предъявляемых нам обвинений.

— Но речь идет, согласитесь, не просто о доске, — вступил в дискуссию прокурор, который, в силу своей молодости, имел весьма ограниченный жизненный опыт, а в силу своей самоуверенности не мог этого понять. — По сравнению с доской шлюпка — это настоящая роскошь. Их и близко нельзя сравнивать. Хватающиеся за доску люди барахтаются в воде; для них необходимость бороться за выживание стоит куда более остро, нежели для пассажиров шлюпки. Вы утверждаете, что потерпевший может найти другую доску, но есть ли шанс у выброшенного из шлюпки человека найти другое спасательное средство? Думаю, нет.

— На самом деле в том же квадрате как раз и находилось другое спасательное средство, — сказал мистер Райхманн. — С ним едва не столкнулась шлюпка номер четырнадцать за считаные часы до того, как мистер Харди был выброшен за борт.

Мне бы это в голову не пришло; надо отдать должное мистеру Райхманну и его помощникам — они сумели беспристрастно рассмотреть ситуацию в мельчайших подробностях, с самых разных точек зрения. Мне захотелось поймать его взгляд и выразить свою признательность, но вместо этого я встретилась глазами с адвокатом Ханны, который то и дело оборачивался ко мне мертвенно-бледным лицом, причудливо изгибая шею, как будто голова крепилась к ней на шарнирах. Я даже не представляла, что могла наговорить ему Ханна, чтобы вызвать такое любопытство.

— Кроме того, — продолжал мистер Райхманн, — мы знаем, что на воду было успешно спущено по крайней мере десять шлюпок. У мистера Харди оставался шанс, пусть небольшой, попасть в одну из них. Но если вернуться к первому сценарию: велики ли шансы найти в океане другую доску? И как мы, находясь в зале суда, можем оценить вероятность обоих сценариев? Наш главный вопрос сводится к следующему: верно ли, что для человека, находящегося в переполненной шлюпке, существует единственная возможность избежать обвинительного приговора — решить, что все должны либо выжить, либо утонуть вместе? Допустимо ли в такой ситуации вообще не предпринимать никаких действий по спасению других и уж тем более себя самого? Не противоречит ли подобная пассивность человеческой природе и инстинкту самосохранения?

— Полагаю, в такой ситуации могут найтись благородные люди, которые покинут шлюпку добровольно, — заявил прокурор, агрессивно выпятив подбородок.

— Допустимо ли просить такой добровольной жертвы? — усомнился адвокат миссис Грант.

— Просить — да, требовать — нет, — ответил прокурор. — Любое давление или принуждение недопустимо.

Тогда судья спросил, не заключается ли принуждение в самом вопросе и есть ли у команды лайнера определенные обязательства перед пассажирами; все признали, что есть.

— Пассажиры, в свою очередь, не имеют подобных обязательств друг перед другом, — вставил адвокат миссис Грант.

— И перед командой тоже, — со значением добавил мистер Райхманн. — Но я вновь возвращаюсь к пониманию того, что формулировка «Возможно ли, что кто-либо спасется?» более уместна, чем «Возможно ли, что кто-либо погибнет?». Если согласиться, что в случае полного бездействия некоторые — или даже все — неизбежно погибнут, не следует ли совершить определенные действия для спасения хотя бы некоторых? С моей точки зрения, вопрос должен ставиться только так, и не иначе; не понимаю, как можно упрекать мою подзащитную за то, что она ответила на этот вопрос утвердительно — вне зависимости от того, как ответил бы любой другой дееспособный человек.