— Спросите в пятой квартире. Я их видел вместе.
— С Тадасом?
Но он не ответил. Вошел, закрыл дверь. Щелкнул замок.
Лейя стала спускаться по лестнице. Понимала, что должна торопиться — ведь там, в пятой квартире, у Тадаса ее Илья! Но почему-то останавливалась на каждой ступеньке, оттягивала время: может, этот новый жилец их квартиры нарочно так сказал, чтобы избавиться от нее.
Перед дверью Тадаса прислушалась. Там было тихо. Может, Тадас на работе, а Котрины тоже нет.
Хоть и не сразу, решилась позвонить.
— Кто там?
— Господин Тадас, это я, Лейя Шерене.
— Л…л…лейя?!
Нет, ей не послышалось, это голос Ильи. Она схватилась за ручку, чтобы не упасть, — ноги подкосились.
Дверь открылась. За спиной Тадаса стоял Илья, только трудно узнаваемый.
Он обнял ее, дрожащую, да и сам дрожал. Тадас с Котриной тихонько вышли. А они стояли обнявшись и сквозь слезы повторяли имена друг друга.
Внезапно Лейя заплакала:
— А наша доченька в Германии!
— З…знаю. Но н…не теряй надежды.
— Это я там, в лагере, не теряла, а здесь…
Услышав ее рыданье, Котрина вошла со стаканом воды.
— Попейте, нельзя оплакивать живую.
— Я не… ее… оплакиваю, себя.
Зубы Лейи стучали о край стакана.
— И себя нельзя. Вы оба живы, и слава Богу. А с ребенком еще встретитесь. В жизни всякие чудеса бывают. Разве не чудо, что назло Гитлеру вы оба уцелели?
— Ч…чудо.
— Ничего, Илюша, ничего. — Она только теперь осознала, что он заикается не от волнения. — Главное, что живой. А это пройдет.
Вернулся и Тадас.
— Жена права. Главное, что вы оба живы, что дочка хоть и далеко, но у надежных людей.
— А как жить без нее? — беспомощно вздохнула Лейя.
— Надеждой, что, Бог даст, свидитесь.
— Это я там, в лагере, держалась надеждой. А здесь, теперь… — повторила Лейя то, что сказала Илье.
— И без с…своего угла.
— Угол будет, — заверил Тадас. — Их уплотнят.
Лейя не поняла, что значит это слово, и только вздохнула.
— Директор нашей типографии — я там продолжаю работать — теперь из своих, был когда-то обыкновенным наборщиком. А как вступил в партию, так сделали директором. Я ему все объяснил. Обещал помочь. И слово сдержал. Прислал какую-то комиссию то ли райкома, то ли райисполкома — теперь таких советских учреждений хоть пруд пруди. Комиссия составила акт, что у этих новых жильцов на двоих три комнаты, и на одну выдали ордер. — И чтобы Илье не надо было рассказывать и смущаться своего заикания, продолжил: — Но эти новые жильцы все равно считают себя хозяевами, хотя ключ от входной двери и швырнули на стол.
Котрина добавила:
— Предупредили, что кухней можете пользоваться только тогда, когда их нет дома. Из вашей же посуды выделили вам кастрюлю, одну тарелку и чашку с блюдцем, да еще сказали: «Хоть бы нашего человека вселили, а то от этих весь дом чесноком пропахнет».
— Илюша, как же ты там живешь?
— Как м…мышь.
Когда они наконец поднялись наверх и вошли в свою квартиру, дверь в бабушкину комнату была настежь открыта, — видно, для того чтобы не стучались в одну из их комнат.
В первое мгновенье Лейю поразила пустота. Хотя бабушка умерла еще до войны, комната оставалась прежней. А теперь только у стены стоял непривычно голый диван и сиротливо прижавшаяся к нему тумбочка. А на обшарпанной стене висели бабушкины старинные часы. Стрелки показывали половину третьего. Какого года, какого месяца, дня?
Но жить, хотя осиротевшими и почти нищими, пришлось. Надо было работать, чтобы получить хлебные карточки. Лейя была готова, как в гетто, опять стать дворничихой. Но Илью это ее решение испугало. Она же учительница. Тогда, в гетто, она убирала их двор и улицу, чтобы иметь возможность то и дело забегать к Анечке. Он даже решился спросить, неужели она не хочет, как прежде, быть учительницей? Лейя с горечью ответила:
— Одного желания мало. Какая из меня учительница, я за эти годы все забыла.
И все-таки, чтобы не огорчать Илью, она сходила в ближайшую школу. Но там был нужен учитель истории, а ее должен преподавать член партии или хотя бы кандидат в члены партии. В другой школе директрису явно смутил нищенский вид и платок Лейи, под которым угадывалась бритая голова, и она хоть и прямо не спросила, но, видно, заподозрила — не из тюрьмы ли вышла Лейя.
В третьей школе явно не подошел ее акцент. Директор прямо спросил о национальности.
В конце концов, хотя она стеснялась в таком виде появляться в своей школе, где когда-то преподавала физику, все же пошла. Оказалось, что директор здесь прежний. Он искренне обрадовался, что Лейя выжила. Сожалел, что учитель физики у них уже есть. Смущаясь, спросил, не согласится ли она, хотя бы временно, поработать секретарем, место как раз освободилось.
Читать дальше