Андрей Воронцов - Называйте меня пророком

— Да не в этом дело! Она позвонила, чтобы ее телефон у меня отразился, как мы договорились.

— Ага, значит, это ты первый дал ей телефон. Но она, видишь, волнуется, что ее номер у тебя не отразился, и поэтому послала еще эсэмэску. Вы хотите снова встретиться и еще поговорить?

— Так, погоди, — выставил вперед ладони Енисеев. — Я не так быстро соображаю, как ты задаешь вопросы. Голова не работает. Надо поправиться. Извини.

Он, качнувшись, встал, подошел к бару, стараясь держаться ровно, что ему не очень удалось, взял «мерзавчик» виски и отправился на кухню, чтобы не похмеляться на глазах у Нади. Там Енисеев дрожащей рукой вылил виски в стакан, проглотил, передернувшись, и запил водопроводной водой. В голове немного прояснилось. Он закурил сигарету. В комнате, между тем, раздавался немелодичный перезвон бутылочек. «Бьет она их, что ли?» Енисеев полез в холодильник, где еще оставалась пара «мерзавчиков», и переложил их к себе в карман, чтобы иметь запас на всякий случай. После этого он вернулся в комнату.

Шторы были отдернуты, в окна лился тусклый осенний свет. Злая, оттого еще больше красивая Надя сгребала из бара в полиэтиленовый пакет бутылочки с виски, джином, текилой, коньяком, водкой.

— Ликвидация? — не без сожаления поинтересовался Енисеев.

— Да, ликвидация. Рано или поздно это должно было кончиться плохо. Ну, спрашивается: зачем я вслед за другими девчонками таскаю эти бутылочки? Ведь мне они не нужны. Все таскают, и я таскаю. А ты теперь спиваешься этим ворованным виски. Да еще, наверное, писательницу Елену угощаешь. Всё, хватит. Будет мне наука. Пей, если хочешь, но я тебе помогать спиваться не буду. — Она взяла тяжелый погромыхивающий мешок и отнесла его в прихожую.

— На мусорку? То-то бомжам будет счастье!

— Пусть хоть им будет счастье.

Енисеев присел. Виски заиграло в крови, изгоняя из тела похмельную тяжесть и тоску. Продолжать разговор, затеянный Надей, не хотелось, хотелось сидеть с сигаретой у окна, вкушая горьковатый мед похмелья, но и не продолжать было нельзя. Он прочистил горло и сказал:

— Ты спрашиваешь, хотим ли мы снова встретиться и поговорить? А почему нет? Надо же мне с кем-то говорить! Знакомые по прежней жизни меня теперь за версту обходят.

По светлому личику Нади пробежала тень. Она подошла к Енисееву, глядя в глаза.

— А со мной? А со мной тебе не о чем поговорить? Ты же со мной теперь почти не разговариваешь! Тебе не интересно? Ну, еще бы: я же не писательница!

— Я думаю, что тебе не интересно.

— Почему ты так решил? Потому что я простая стюардесса?

— Нет, потому что ты и так обо мне всё знаешь.

— Так ли уж всё? Я не знала, например, что тебя интересуют молодые писательницы. Она же молодая?

— Молодая. И лысая. То есть бритая наголо.

— Отлично. Тебя на остренькое потянуло, Енисеев?

— Надя, я когда-нибудь тебя обманывал? Я же сказал: ничего не было. И быть не могло.

— А я не говорила, что было. Но я не верю, что быть не могло. Если мужчина подолгу разговаривает с молодой женщиной ночами, то кому-то из них кое-чего хочется. Вопрос только в том, кому — тебе или ей. Или хотелось вам обоим, но ты до поры до времени сдержался?

Енисеев облизал пересохшие губы. Надя попала в точку, но рассказать ей о том, чего вдруг захотела минувшей ночью Елена, он не мог, потому что в таком случае намерение и дальше встречаться с ней выглядело, действительно, двусмысленно. Он всё же обманывал Надю, точнее, не говорил ей всей правды, и признаться в этом себе было неприятно. Но почему именно она заставляет его отчитываться — она, которая по полгода не ночует дома?

— Надя, я был, вообще-то, пьян. Не слегка пьян, а сильно, так что никаких женщин мне не хотелось. А чего хотелось ей, меня не касается. Мы разговорились, а поскольку я давно ни с кем не разговаривал, то как-то втянулся. А ты, когда тебе доводится бодрствовать в аэропортах ночами, совсем ни с кем не разговариваешь?

— Разговариваю. И могу рассказать, с кем и о чем. Но тебе же это не интересно. Когда-то ты меня спрашивал, как прошел полет, что я делала после полета в другом городе, а сейчас вообще ничего не спрашиваешь. Раньше мы хотя бы разговаривали на другие темы, а после смерти твоего клиента из тебя слова не вытянешь. Я поняла это так, что теперь тебе вообще не хочется разговаривать с людьми, и решила терпеть, но оказалось, что с некоторыми людьми, причем женского пола, ты не прочь подолгу общаться ночами.

— А если бы я общался днем, тебя бы это тоже волновало?