Рю Мураками: Дети из камеры хранения

— Не бейте его! — закричала Нива, порываясь спуститься с кровати. — Ему страшно!

Господин Д. не позволил Нива подойти к Хаси.

— Он не в себе, — сказал господин Д. — Как это ни печально, но безумных приходится связывать.

Хаси валялся на полу под ногами господина Д., и ему были видны только живот и ноги Нива. Живот слегка вздымался под фиолетовой тканью, натянутая кожа подрагивала от судорожных толчков. Хаси заметался, стараясь хоть как-то приблизиться к ребенку. Он изо всех сил старался дотянуться до живота Нива, прикоснуться к нему, но люди в белых халатах подняли его и, словно мешок, закинули себе на плечи.

Пока уносили Хаси, господин Д. пытался успокоить Нива:

— Не печалься, Нива, предохранители перегорели, ему нужно немного отдохнуть, а потом, возможно, снова придет в норму «Нет, он не сможет там отдохнуть, — думала Нива, — в таких местах не отдыхают, он не должен отдыхать!» Обеими руками поддерживая живот, она побежала за Хаси, сдернула с пальца кольцо и сунула ему под смирительную рубашку, прошептав на ухо: «Хаси, это мое кольцо с изумрудом, ты поймешь, ты его помнишь, ты же всегда любил изумруды». Их окружили телекамеры. Сверкали вспышки, слепили прожектора. Камеры фиксировали бледное лицо Хаси, раздутый живот Нива. «Не сдавайся, Хаси! Даже если тебя будут жечь этими лучами, даже если обуглишься, не отступай, Хаси, не пытайся убежать, они тебя снова поймают, продолжай гореть, превратись в изумруд, Хаси, продолжай гореть, пока сам не станешь драгоценностью!» Он повернул голову к телекамерам. В видоискателе увидел тусклую радугу, в которой отражалось его лицо. Он несколько раз повторил в уме: «Это и есть я, мое подлинное лицо: плачущее, изможденное, с кляпом во рту! Это и есть я!» И, обращаясь к своему искаженному облику в видоискателе, подумал: «Где ты был? Где ты был? Я тебя всюду искал!»

В его волосах застряли осколки флакона, все еще пахнущие дезинфицирующим средством. То здание, куда его увели, было пропитано точно таким же запахом. Во дворе под сенью вишневых деревьев сидела молодая женщина в купальном халате и вязала. Когда Хаси проводили мимо, волейболисты в пижамах прекратили играть и уставились на него. Так же удивленно смотрели на него и женщины, сгрудившиеся вокруг фисгармонии. Когда шли через двор, по подбородку у него струился пот, смешанный со слюной. В конце двора они подошли к ограде с колючей проволокой, и солнце покачивалось в небе в такт шагам сопровождающих его людей в белых халатах. Внутри было темно, но он разглядел стоящую у входа небольшую скульптуру: ребенок в школьной фуражке, с рюкзаком за спиной и табличкой в руках: «Мама и папа, не волнуйтесь! У меня все в порядке. Я жду встречи с вами».

Гладкие коричневые руки и лицо пластикового манекена были покрыты сетью мелких трещин.

Хаси провели в комнату с белыми стенами и белым потолком и уложили на кровать. Сняли с бедер пояс. Мелькнули ножницы, и с него стянули штаны. Он почувствовал прикосновение к ляжке чего-то мягкого и холодного. Сделали укол. По телу разлилось тепло, челюсть отвисла. Он подумал, что совершенно не ощущает, где кляп, где язык, а где зубы. Глубоко погрузившись в матрас, он рассматривал лампочки на потолке. Одна из них была неисправна и мигала, отбрасывая зигзагообразные тени. Хаси почувствовал, как кто-то расстегнул застежки смирительной рубашки и вытащил из его рта резиновый кляп, и увидел, что с кляпа капает слюна.

Хаси подняли с кровати люди в белых халатах. Они потащили его по коридору, вдоль которого шли зарешеченные клетки, и швырнули на мокрый пол. В камере не было ничего, кроме сваленных в углу одеял, а из клетки напротив на Хаси смотрел какой-то старик, кожа которого была покрыта пятнами, а из-под распахнутого халата виднелось что-то вроде подгузника.

— Ты Хороший Человек? — спросил незнакомец. Лежа на циновке, Хаси приподнялся на локте.

Старик что-то крикнул и забился в угол. Повернувшись к лампе, он забормотал что-то невразумительное. Потом посмотрел на Хаси безумными глазами и, встретившись с ним взглядом, завопил:

— Я знаю, кто ты! Ты — Плохой Человек! Верно? Ты идешь по теням Хороших Людей и делаешь их несчастными! Я это знаю, прекрасно знаю! Тебе нужны деньги, правда? Пятьсот йен? У меня их нет, у меня вообще нет денег, но все равно я безгранично благодарен Господу, спасибо, спасибо, спасибо. Господи Боже мой!

Старик был явно не в себе, на лбу у него вздулись вены, он кричал все громче. Появился санитар и, пнув ногой в зарешеченную дверь, громко потребовал прекратить вопли. Старик показал пальцем на Хаси: