Олег Зайончковский - Петрович

— Не пойму, — воскликнула она раздраженно, — чем это вы занимались с вашей Маргаритой Аркадьевной?

Посрамленные «вешники» промолчали, но вопрос и не требовал ответа.

— А теперь, — обьявила Эльвира Львовна, — теперь показываем, как надо читать. Слушаем все, особенно «В»-класс.

В наступившей тишине Петровичу почудилась неслышимая барабанная дробь. Эльвира торжественно взмахнула указкой:

— Вероника, плиэз… Кам хиа.

За его спиной послышалось шуршание, и внезапно на Петровича налетел словно ветерок. Ветерок, пахнyвший розовым маслом, сбросил с парты его тетрадку, и когда Петрович нагнулся, чтобы ее поднять, он успел разглядеть босоножки и две круглые пятки. Эти пятки не расплющивались, а при каждом шаге, как в танце, повертывались слегка внутрь.

Эльвира Львовна не глядела на Веронику, а только слушала, — она ценила в человеке одно лишь его произношение. Петровичу же, наоборот, до произношения было мало дела, — его интересовали сами губы, выпевавшие эту английскую чушь. Он смотрел на них и думал о том, что у Деундяк из его класса рот очерчен правильнее. А у Крючковой глаза больше, хотя и не синие. Правда, у них обеих противные фамилии… Кстати, какая у Вероники фамилия? Петрович попытался вспомнить и не смог. «Ладно, — сказал он себе, — при чем тут фамилия».

Но если не в фамилии было дело и не в английском произношении, то в чем тогда? В круглых пятках? В розовом ветерке?.. Глупости. Все это Петрович уже проходил — ведь он знал Веронику не первый год. Тем более, что здесь и без него было перед кем покрасоваться — в классе сидело еще штук двадцать мальчиков. Так пытался он себя образумить и сам себе врал, не решаясь признать, что Вероника застала его врасплох. Наверное, она была в курсе предстоящего спаривания классов и успела хорошо подготовиться — ведь пришла же она сегодня без этих… шерстяных рейтуз. Нет, что ни говори, а если Вероника затевала с ним давнюю свою игру, то сегодня она сделала удачный ход. В груди у Петровича образовалась вдруг странная пустота, какая бывает при испуге. Ему надо было срочно собраться с мыслями и выработать ответную стратегию.

Но в этот момент раздался звонок на перемену.

— Инаф, — объявила Эльвира Львовна. — Урок окончен.

Что случилось на уроке английского? Ничего не случилось. По выходе из кабинета Петрович был сбит пробегавшим десятиклассником, встал и тут же получил от кого-то новый толчок. Ужасно захотелось курить. Прямо с портфелем он зашел в туалет третьего этажа. Здесь не так слышалось безумное орово перемены, зато висел холодный невыветриваемый смрад. По счастью, старшеклассников в туалете не было — только ровесники Петровича, да какой-то салага, который застенчиво страдал, взобравшись «орлом» на замызганный стульчак. Человек пять «англичан» обеих букв курили одну сигарету на всех. Своим появлением Петрович лишь на миг испугал этот интернационал, — порхнувшие было по сторонам курильщики снова приняли вальяжные позы, и окурок материализовался в чьем-то кулаке.

— Вольно, — усмехнулся Петрович и пристроил портфель на заплеванном подоконнике. Сигареты у него были собственные — две штуки в пенале для авторучек.

— Богатенький! — осклабился желтозубый губастый Трубицын. — Оставишь затянуться?

— Угу… — нехотя пообещал Петрович. Он не любил Трубицына и за желтые зубы, и за хвост рубашки, вечно торчавший из ширинки, и — главное — за его постоянный невыносимо пошлый треп. Словарь трубицынский и произношение были целиком заимствованы у старшеклассников. Если бы старшеклассники в школьных туалетах изъяснялись по-английски, то Трубицыну цены бы не было на Эльвириных уроках.

— А чё, паря, телки у вас в классе зашибись, не то что наши коровы. — Трубицын тыкал в грудь «бешника» Терентьева. — Ты нас познакомь.

— Сам знакомься, — вяло отвечал Терентьев.

— Не, в натуре — вон у Верки какие булки… Скажи? — Он толкнул Петровича плечом, ожидая подтверждения.

Но Петрович промолчал. Он бросил сигарету на пол — почти целую — и задавил ботинком.

— Эй! Ты же обещал оставить! — возмутился Трубицын.

— Только не тебе… козел, — ответил Петрович.

Он сказал это тихо, но все присутствующие расслышали, включая салагу, сидевшего на унитазе. Трубицын от неожиданности даже не психанул; он замер, темнея лицом, потом осведомился, тоже негромко:

— Ты это чё — биться хочешь?

— Угу, — кивнул Петрович.

Шутки кончились; с этой минуты они были противники.