Михаил Веллер - Баллада датской тюрьмы

На крохотной булыжной площади вывихнутые из нормальной жизни свободолюбцы, юноши бледные и запущенные лет так под пятьдесят, торгуют самопальными сувенирами. Цены на сувениры напоминают таракана, прыгнувшего с шестом: и как такая маципуська забралась на такую высоту?! А потому что – столица хиппи: за престиж дерут с дурных туристов. А больше просто свои мелкие наркоденьги через эти псевдолавчонки отмывают.

И кто-нибудь обязательно лежит на пыльном булыжнике, демонстрируя степень раскованности. Правда, лежит недолго: жестко все-таки.

Одни живут в палатках, другие в шалашах, третьи – в совершенно благоустроенных домиках, хотя снаружи те домики сляпаны из жестянок и фанерок, а формой усердно уподобляются то банану, то еще какой неприличной штуковине: как же, хиппи – да не постебаться, затем и живут.

Было лето, и поэт и женой построили в кустах шалаш. Это было нечто!

– С милой рай в шалаше! – шептал счастливый поэт, лежа на траве и читая стихи.

Чтобы правильно понять эту идиллию, к житью-бытью в шалаше следует присовокупить: бесплатный проезд в муниципальном транспорте, бесплатное медицинское обслуживание, регулярный выбор благотворительной малопоношенной одежды и шестьсот долларов в месяц на питание и самочинные расходы. Так что шалаш шалашу рознь.

Правда, наличествовала и бюрократия – даже здесь: им пришлось пройти «собеседование» в местном органе самоуправления, именуемом «советом старост»: всякую чистую шваль, знаете, не селим, докажите, что вы – наши. Пожалуйста! Вот вам стихи, вот вам Бог, вот вам таджикская война – и вот вам камень в ювелирную витрину в качестве протеста против буржуазного образа жизни, и даже последовавшая за демонстрацией своих убеждений тюрьма. О'кей, друзья, заходите и живите с нами.

Теперь – в последний раз перебьем наш движущийся к развязке сюжет неторопливым рассуждением о природе таланта. Талант – это перпендикуляр. Это заплыв против течения. Это презрение к толпе и неистребимое стремление выделиться из нее так, чтоб она удивлялась и уважала. Нонконформизм, в общем, и способность делать что-то такое, чего большинство не может, или не хочет, или даже не понимает.

Видимо, наш поэт был талантлив.

… – Через месяц, – рассказывал он, – я озверел. Слушай: они ничего не делают. Ничего!!! Они с утра заряжаются дурью и мутно смотрят по сторонам. Их никто не трогает. Они на хрен никому не нужны. Они тупы, как сибирские валенки. Они рассуждают о буддизме, не зная, кто такой Будда, и о зороастризме, не зная, кто такой Заратустра: и балдеют от своей гениальности. Это самоходные растения, это салат из моченой капусты! Мне захотелось загнать их на комсомольскую стройку и там сгноить, пока я не нашел им применение.

Я изумился: какое применение может найти ленинградский бездельник датским бездельникам, да еще в их собственной столице?

– Ты пей, пиво хорошее, – сказал поэт, подливая крепкий, черный, экстра-качества карлсбергский портер и придымливая «Мальборо».

Солнце садилось в воду. Мы сидели в низких кожаных креслах у его коттеджика, живописно торчащего на зеленом взгорке под раскидистым дубом: идиллия!

– Они любят пожрать! – поведал он. – А тощие – только от лени. Я не понял, какое применение может найти поэт любви окружающих к жратве. Разве что заставить их питаться своей поэзией. Учитывая калорийность стихов, отощание бедных хиппи делается понятным. Не передохли бы.

– Жена любит жарить котлеты, – продолжал хозяин. – Она до замужества вообще любила готовить, просто случаев не предоставлялось.

Так вот. На арабском рыночке, в воскресенье под закрытие, вечером, мясные обрезки-остатки идут почти задаром. Гроши. От ворот хлебозавода хлебный брак берешь бесплатно, его для того и выставляют. Чуть-чуть подпорченные лук и чеснок после закрытия рынка просто валяются на земле – бери, пока не подмели. А растительное масло, срок реализации которого только истек, можно купить на оптовом складе за двадцать процентов цены, если договориться; а масло вполне хорошее.

Я понял, почему пахло жареным. Ох затравит он простодушных детей Европы, ох ходить им с гастритами и колитами…

– Себестоимость котлеты одна крона, цена – пять, и это очень дешево, – продолжал он рецепт своего преуспеяния. – А если к ней берешь рюмку водки – из аптечного спирта, он дешевле окномоя – тогда на все крона скидки. Когда они распробовали, что значит выпить рюмку водки и закусить ее горячей котлетой, я открыл счет во втором банке. Заметь, никаких налогов. Банк в Швеции.