Джоанн Харрис - Пять четвертинок апельсина

Но по его лицу я видела, что все мои предложения напрасны.

– Я не могу, – отрезал он.

На глазах у меня закипали слезы.

– Неужели т-ты хоть нен-н-надолго не можешь остаться? – Я понимала, что сейчас напоминаю Поля – такая же жалкая и глупая заика, – но ничего не могла с собой поделать. Какая-то часть души восставала против подобного унижения и готова была отпустить Томаса – пусть уходит, а я сохраню гордое, ледяное молчание! – но слова сами собой неудержимо лились изо рта. – Ну пожалуйста! Ты можешь хотя бы выкурить сигарету, или искупаться, или немного половить рыбу вместе со мной?

Томас покачал головой.

И внутри у меня вдруг все стало рушиться, обваливаться, падать с неторопливой неизбежностью в какую-то черную пропасть, откуда, как мне почудилось, уже доносился странный звон металла о металл…

– Ну останься! Еще хотя бы на несколько минут! Пожалуйста! – До чего мне был ненавистен этот дурацкий тон, такой жалкий, умоляющий, обиженный. – Я покажу тебе новые ловушки. И новую вершу.

Его молчание было убийственно безнадежным, как могила. Я прямо-таки физически ощущала, как неотвратимо утекает отведенное мне время. И снова откуда-то донесся звон металла о металл – такой звук бывает, когда собаке к хвосту привяжут жестянку. И я вдруг догадалась, что это за звук. И волна отчаянной радости затопила меня с головой.

– Пожалуйста! Это очень важно! – Теперь голос мой звучал по-детски пронзительно; в нем были и надежда на спасение, и слезы, подступившие к глазам и уже капавшие с ресниц, и колючий комок, застрявший в горле. – Если ты не останешься, я всем расскажу! Всем! Расскажу, расскажу, расскажу…

Он нетерпеливо поморщился и кивнул.

– Ладно, пять минут. Но ни минутой дольше. Договорились?

– Договорились.

Слезы мои тут же высохли.

Пять минут. Я знала, что должна сделать. Это был наш последний шанс – мой последний шанс. Сердце молотом стучало в груди от радости, в ушах играла какая-то дикая музыка, сбивая с толку мой отчаявшийся разум. Томас дал мне пять минут! Душа ликовала, когда я за руку волокла его к той песчаной отмели, где поставила последнюю ловушку. И та мольба, которую я все повторяла, пока бежала от деревни к реке, крутилась теперь в мозгу, точно оглушительный вой, точно властное требование: «Только ты только ты о Томас пожалуйста о пожалуйста пожалуйста пожалуйста»; сердце билось так сильно, что, казалось, от этого грохота лопнут барабанные перепонки.

– Куда мы идем? – спросил он спокойно, насмешливо, совсем не заинтересованно.

– Хочу тебе кое-что показать, – задыхаясь, пояснила я и еще сильнее потянула его за руку. – Кое-что важное. Идем же!

Теперь уже было отчетливо слышно звяканье консервных банок, которые я привязала к пустой канистре из-под масла. В ловушку явно кто-то попался, я не сомневалась в этом; от возбуждения меня даже пробрал озноб. Это был кто-то большой. Консервные банки яростно плясали на поверхности воды, колотя по канистре. А обе клети на глубине, накрепко соединенные проволочной сеткой, тяжело ворочались и раскачивались.

Там наверняка кто-то есть! Наверняка!

Из тайника под нависающим берегом я вытащила деревянный багор, с помощью которого вытягивала на берег тяжеленные верши и ловушки. Руки у меня тряслись от волнения, и я чуть не уронила багор в воду. С помощью крюка, укрепленного на конце багра, я отцепила от клетей поплавки и оттолкнула в сторону пустую канистру. При этом сами клети стали еще сильнее качаться и плясать под водой.

– Она слишком тяжелая! – крикнула я.

Томас растерянно наблюдал за моими действиями.

– Да что там, черт побери, такое? – не выдержал он.

– Ой, пожалуйста! Ну пожалуйста!

Изо всех сил я пыталась вытянуть клети на крутой берег. Вода ручьями вытекала из их щелястых боков. Что-то огромное и свирепое металось и билось внутри.

Рядом со мной Томас негромко охнул, рассмеялся и воскликнул:

– Ну ты даешь, Цыпленок! Кажется, ты все-таки поймала ее, свою щуку! Lieber Gott! [76] Господь милосердный! (нем.). До чего ж здоровенная!

Я почти не слушала его. Дыхание с хрипом вырывалось из груди, обжигая глотку, как наждак. Босые пятки тщетно упирались в жидкую грязь, беспомощно скользя и съезжая все ближе к воде. Пойманная тварь теперь сама тащила меня в реку, дюйм за дюймом.

– Ни за что! Я ни за что не упущу тебя! – задыхаясь, хрипло пообещала я. – Ни за что! Ни за что!

Собрав последние силы, я сделала еще шаг назад, вытягивая из воды тяжеленные, насквозь промокшие клети, потом еще шаг и еще, чувствуя, как между пальцами ног проступает скользкий желтый ил. Я понимала, что вот-вот потеряю равновесие и грохнусь на спину. Подперев багор плечом, я пыталась еще немного приподнять клети. Древко багра больно впилось мне в ключицу, но в глубине сознания теплилась радостная мысль: Томас все это видит! А если мне удастся выволочь Старую щуку на берег, тогда мое желание… мое желание…