Айрис Мердок - Монахини и солдаты

Она взглянула на часы и удивилась, поймав себя на мысли, что хотела узнать, не поздно ли еще будет позвонить Графу. Разумеется, было уже поздно. Почти два часа ночи. Она встала, раздвинула шторы на окне и посмотрела на пустынную Ибери-стрит. Больше ей было нечего скрывать. И в самом этом движении, которым она распахивала шторы, было ощущение освобождения. Ложь, секретность отравили их обоих. Их любовь была чем-то изумительным и прекрасным, но не была ни сильной, ни здравой. Наверное, в этом ее вина, подумала Гертруда, но мысль эта не слишком трогала. Ей нужно просто прийти в себя, оправиться. Она увидится с друзьями, соберет их вокруг себя, так она станет жить отныне, в окружении друзей. Она вернет Анну и завтра же увидится с Графом, пригласит на ланч и увидит его счастливые глаза. Это настоящая жизнь. И устроит небольшую вечеринку, позовет на нее Манфреда и Джеральда, и Виктора, и Эда, и Мозеса, и Джанет со Стэнли, и миссис Маунт. И пригласит Сильвию Викс отдельно ото всех, потому что кто-то говорил, что она несчастлива. И отправится куда-нибудь в путешествие, в Афины или в Рим, и возьмет с собой Розалинду Опеншоу, и Анна тоже поедет. Они там весело проведут время, и она будет добра к людям и узнает, как они живут. И все вновь будет прекрасно, и просто, и открыто, и чисто. Тим поступил порядочно. Умно и смело. Лучше расстаться так, как расстались.

И никто ни о чем не узнает, продолжала она говорить себе. Все останется в тайне. А даже и пойдет слух, так никто не поверит, если она будет вести прежнюю жизнь. В некотором смысле это навсегда сохранит ее, их любовь. Она останется в их прошлом прекрасной, незамутненной. Ее не отравят ни ссоры, ни ненависть, ни скудоумная вульгарность людей, которые презирали бы за нее. Никто бы не понимал их, кроме их с Тимом. А теперь она в прошлом и в безопасности. Так лучше.

На Ибери-стрит ложился бледный предутренний свет, в котором, как в перламутровом тумане, постепенно тускнели уличные фонари. Скоро наступит июнь, середина лета. Дома застыли в неподвижности, словно приговоренные.

Гертруда отошла от окна, собираясь лечь. Хмельная бодрость улетучилась. Голова болела. Она разделась и выпила таблетку аспирина. Села на кровать, и слезы снова ливнем хлынули из глаз. Она одинока. Она надеялась, что не останется одинокой, но вот осталась. Она потеряла его, свою любовь, своего плейбоя. И над костями его, что в поле белеют, вечный ветер печально веет.

— Значит, вернулся, — сказала Дейзи. — Так и думала, что приползешь обратно.

— Да ну? — скривился Тим. — А я не думал. Дай мне, ради бога, чего ты там пьешь.

— Тут на донышке. Надеюсь, ты раздобыл денег, у меня ни гроша.

— Денег полно.

— Ну, хоть вернулся с деньгами в кармане.

Тим колебался: может, отослать деньги Гертруде? Потом решил, что не стоит.

Он сел на рахитичный расшатанный стул. В душную пыльную комнату светило солнце. Дейзи, которая сидела на кровати, подложив под спину подушки и задрав колени, сегодня сражала наповал своим нарядом. Когда неожиданно появился Тим, она заканчивала подкрашиваться. На ней была шелковая блузка в черно-белую полоску, перехваченная блестящим черным пояском, черная кофта в белый цветочек и с мягким воротничком, подвязанным черно-оранжевым шарфиком. На ногах — черные колготки и черные лакированные туфли с огромными металлическими пряжками и на высоченных шпильках. Лицо было как сине-белая клоунская маска.

— Как продвигается роман?

— Лучше не бывает. Писала без продыху, пока ты был в самоволке.

— Замечательно.

— Что, разочаровался в Гертруде?

— Мы оба разочаровались. Это было краткое затмение.

— Я предупреждала. Ведь предупреждала же?

— Да. Для кого наводишь красоту?

— Для тебя.

— Ты не знала, что я приду.

— Я ждала тебя каждый день.

— Как трогательно.

— Ну конечно не для тебя. Я как раз собиралась пойти в «Принца» перекусить.

— Нашла себе кого-нибудь, пока меня не было?

— Нет. Но не потому, что не хотела. Я не простила тебя, так и знай.

— Но простишь.

— Ладно, неважно, это все дело настроения. Я по тебе скучала! Тоже по настроению. А ты скучал?

— Думаю, да, — кивнул Тим.

— Он думает, надо же! Славный ответ, достойный Тима Рида! Значит, между вами все кончено?

— Да.

— И к лучшему. Как все происходило? Жду подробного отчета.

— Я не могу, Дейзи. Давай забудем. Прости и забудь. Это прошло, развязано, как развязывают узелок, и тесемки снова болтаются свободно.

— Очень наглядно. Я часто думала, что наша с тобой жизнь, как кусок веревки, грязной старой веревки, обтрепанной на концах.