Уилл Селф - Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков

— Врать?

— Ну да, вроде бы. Есть способ... — Он ухмыльнулся. — Почти целый метод. Как собеседование на работе...

— Собеседование?

— Ага. Если работа тебе не нужна, собеседование обычно проходит хорошо. С враньем то же самое. Люди всегда пытаются сделать так, чтобы им поверили, — а этого делать нельзя. Нужно не напрягаться, убедить себя, что тебе плевать, поверят тебе или нет, — и тогда поверят. Я в этом деле спец, уж можешь мне поверить. Не то чтобы я сейчас врал. — Он говорил быстро и сбивчиво. — Больше мне это не надо — незачем...

Но Билла он потерял — тот уже не слушал, что Марк говорит — только то, как он это делает. Билл вслушивался в эмоциональный рисунок речи Марка. Подъем и падение тона, сжатие и растяжение ритма — через них он смог определить архитектуру прошлого Марка: сараи бесчувственности и уклончивости; вестибюли нужды и обвинений; гаражи обид и насилия. И все это спланировано вместе, формируя единый комплекс несвободы и заброшенности. Билл навострил уши, концентрируясь на оттенках этого печального чертежа. Тот факт, что парень гордился своей лживостью — частично хвастовство, частично ложь и частично правда. Поганый коктейльчик. Поганая дилеммка для них двоих, запертых в машине, несущейся через горный перевал. Билл сильнее прижался к удобному, обитому тканью выступу на дверце, перенеся вес на внутреннюю ручку. Периферийным зрением он изучал Марка; серия быстрых, проницательных взглядов, переплетающихся с осколками пейзажа, с кусками дороги. Он действительно был крутым. Оцарапанные и обожженные пальцы: гноящиеся тут — коричневатые там, с щедро покрытыми коростой костяшками. Возможно, этот автостопщик, врученный Биллу путешествием, словно идиотский приз, не совсем compos mentis — что потенциально делало его еще более опасным.

— Потенциал для людей, типа меня, делать разное... — Марк свернул разговор к Интернету. Похоже, большая часть его рассуждений касалась этого. — Как ты думаешь?

— Безусловно, — ответил Билл, всплывая на поверхность. Он использовал возникшую паузу, чтобы попросить сандвич с цыпленком, прежде чем вернуться к езде, вернуться к задаванию вопросов.

После поворота на Кингасси, после А86, ответвляющейся к западному побережью и Форту Уильям, седан переваливался по темнеющей дороге — осенний вечер сворачивался у гор. Билл поддерживал скорость на том же уровне, заставляя колеса вращаться, — потому что у него самого колес не было. Последние запасы декседрина он потратил во время поездки на север. Больше закидываться в ближайшее время было бы глупо. Не просто глупо — охренительно рискованно. Так что на этом гигантском отрезке Биллу пришлось держаться на кофеине и таблетках эфедрина. Жуткое дерьмо, которое он не глотал со времен подготовки к экзаменам. Чувствуя, как слабеет и как сонливость накатывает на него, поднимаясь с дороги, Билл полез в карман куртки, нащупал пару маленьких горьких таблеток, запил глотком выдохшейся колы. Марк рассказывал о том, что у него было вместо личной жизни.

— Если в прошлом что-то плохое было, оно на тебя влияет. Не знаю, может, у меня проблемы с доверием...

Билл понял, что он имеет в виду нелепость — не свою надежность, а собственную неспособность доверять людям.

— Так что я держу дистанцию. Дженнифер (это была его новая подружка) въехала ко мне ненадолго, но мне было слишком тесно. Мы с ней не могли найти общий язык. Квартирка была слишком маленькая. И она не давала мне нужного пространства — как моя жена. Постоянно мешалась, капала на мозги по поводу и без повода. Мы по-прежнему встречаемся... только теперь не так серьезно...

Билл подумал, что теперь он, наверное, мог полностью расшифровать все это. Марк был склонен к насилию — как и многие из тех, кто сам был жертвой насилия. В Турсо осталась жена, дрожавшая от страха, когда он поднимал один из своих изъязвленных кулаков; и в Пуле все обстояло так же. Билл внутренним ухом слышал истерические трели двуполого спора: Марк и безымянная женщина, мольбы и ругань, словно жуткий дуэт. Автостопщик продолжал плескать желчью на гарпий.

Теперь они спускались с гор. Земля зеленела и рыжела с каждой милей. Одинокие запертые домишки сменялись разбросанными кучками жилищ, ферм, вырезанных из поросших вереском склонов. Но, словно бы издеваясь над пассажирами, возвращающимися с холода, снова зарядил дождь. Билл щелкнул рычажком, дворники сначала принялись за работу рывками, затем ровно, затем быстро. И к тому времени, когда они проезжали поворот на Питлохри, земля, дорога и небо уже слились в единое парообразное целое. Тернер, доживи он до задницы двадцатого века, мог бы написать эту сероватую муть, подумал Билл.