Галина Хованова - Среда обитания приличной девушки

Домой меня доставили уже с заблокированной дверью. Потому что я опять спала. А я вообще такая.

Мне с родителями повезло. Посмотрела я тут на них, и вдруг мне в голову стукнуло — а ведь познакомились-то они в 1964 году. Это ж кошмар какой. А в 1967-м поженились. И живут вместе, не делая попыток развестись. А ведь повод — даже два повода были. Правда, на первом буквально году совместной жизни.

Ну, люди они были молодые, шаловливые. И вот однажды выходила мама из комнаты, дверь из которой открывалась наружу. И вся она такая молоденькая, хорошенькая хозяйка. И передник на ней надет. А папаня подшутить решили. Когда мамин корпус уже пересек порог и стал двигаться по коридору, папенька схватили длинные концы завязок передника и дверцу-то прикрыли.

И вот картинка: с одной стороны закрытой двери папенька с завязками от передника в руках давится от смеха, с другой стороны двери бьется, как рыба об лед, маменька — а куда деваться? Передник не снять, да и от двери не отойти. Шутка такая. Киргуду.

Нет, она его, конечно, простила. Но не забыла. А дождалась, пока он сам про этот случай запамятовал.

Папа брился у подоконника. Подоконник был надежным и широким. Папа ставил на него зеркало, садился на табуретку и при свете дня увлеченно елозил бритвой по морде. И вот — он уже и зеркало поставил, и бритву достал, начинает садиться — а маманя табуретку предусмотрительно убрала, неслышно подкравшись сзади. Помпезно получилось. Шутка такая. Бамбарбия.

Он ее, конечно, тоже простил. Но вот спустя годы вспоминает и, конечно, коронное: «Если бы сразу убил, уже два раза бы вышел…»

Это юмор у папы такой. Черный аж в антрацит. Видимо, сказывается, что его мама, Анна Александровна, врачом была. А дети врачей, как известно, так же циничны, как и их родители.

С другой стороны, врачебный этот ген ему и помогал в жизни неоднократно. Придавал спокойствия в критических ситуациях. И здравомыслия.

Например, резала как-то мама салатик. Остро отточенным ножом. Резала, резала, да заодно и кусок большого пальца себе и ампутировала. У-у-у-у! Что было! Маменька шипит сквозь зубы, отрезанную деталь в ведро мусорное бросила, кровища хлещет!

Тут и папа на кухне нарисовался, конечно.

— Людмила, что случилось?

Маменька, шипя сквозь слезы, рассказывает и поливает кухню красненьким.

— Угу, понятно. Сейчас поправим.

И папа полез в помойное ведро. Нашел там среди огуречных хвостиков кусок пальца, прополоскал его в перекиси и решительно примотал на место.

Через пару дней мама в медпункт в части зашла, повязку сменить, и очень насмешила медсестру своим рассказом.

— Да ну, не приклеится все обратно, как ни старайся. Только загноится и хуже будет. Давай повязку-то сменю.

Бинтик размотали, а там… Правильно, кусок-то прирос! А сейчас даже и незаметно почти.

Вот вы небось думаете про меня — тетке уже давно не двадцать лет, а она все такая загадочная? Так мне есть в кого! Я вам про мамочку мою напишу — серьезная во всех отношениях женщина, сейчас поймете.

Случай мимолетный. Для информации — мама старше меня на 19 лет. Почти на двадцать. А что? Удобно, я считаю, тем более, что у меня с Сонькой разница в тридцать лет без тех же копеек. Поэтому юбилейные у нас одни и те же года.

Так вот, был ясный июньский день, плавно переходящий в вечер. Мне было семнадцать лет, поэтому вокруг все было ярким и красочным, люди — красивы и доброжелательны, погода чудная, и мы с мамой договорились встретиться в семь часов, чтобы посетить хозяйственный магазин.

Стою на остановке, жду, тут подплывает маман — вся в чем-то летящем, каблучищи сантиметров двенадцать, личико накрашено, прическа еще сохранена. Ну, куда деваться, в в/ч трудилась, облагораживала мужской коллектив.

В магазине нас ожидал приятный сюрприз — там продавали вьетнамские метелки. До сих пор плачу горючими слезами при воспоминаниях — длинная бамбуковая ручка, и сама подметательная часть из какого-то натурального материала. Отстояв очередь, мы стали счастливыми обладательницами эдакой прелести. И на Большой проспект Петроградской стороны вышли в приподнятом настроении.

Идем себе, беседуем — что вот, мол, какая несправедливость — мы такие красивые, летние, а ни одна сволочь даже не посмотрит заинтересованно.