Павел Крусанов - Ворон белый. История живых существ

– Потому что это Священное Писание человека, – терпеливо, как студиоза на семинаре, вразумил товарища Брахман. – А священные писания членистоногих и ящеров утрачены. Человека прошлые истории не касались, он в это время отсиживался в Эдеме – питомнике Бога.

– Желтый Зверь, – тихо спросил Нестор, – это тот, кто идет нам на смену?

– Не–ет, – с усмешкой перехватил вопрос Князь. – Те, кто в далеком блистающем мире займут наше место, сейчас в таком ничтожестве, такая шантрапа, что в них грядущих царей Земли и в мелкоскоп не разглядеть.

– Точно, – подтвердил Брахман. – А тот, о ком ты, Нестор, спрашиваешь, – испытание иного свойства. Смертельное, если лицом к лицу… Однако не конец. Разве что… пробный ластик.

Когда в сумраке начинаешь всматриваться в даль, пытаясь разглядеть детали в густеющей тьме, может примерещиться черт знает что. Я смотрел вдоль берега пруда, костер не слепил меня, и там, за границей камышей, где между ними и грядой лесополосы, над которой еще бледнело небо, ворочались густые комья теней, мне вдруг почудилось быстрое движение – волна чего–то черного, огромного катилась на нас давящей, все поглощающей массой, как вырвавшийся из хтонических глубин мрачный хрен…

Тут бодро запищала болталка Матери–Ольхи. Она поднесла трубку к уху, сказала: «Да, голубь» – и дальше уже только слушала. Лицо ее чуть вытянулось и замерло, лишь большие серо–зеленые глаза вспыхивали из–под хлопающих ресниц.

– Друзья мои, – сказала Мать–Ольха, простившись с собеседником, – китайцы сбили наш сторожевой локационный дирижабль и объявили об аннексии Монголии.

На этот раз в караул, встречающий непрошеных гостей, вместо Одихмантия заступил Князь: во сне он прокашлялся, прочистил горло и затянул такой художественный храп, что все байбаки в округе прижали уши. Должно быть, это сломанный в юности нос открывал такое свободное движение звука в его природном инструменте.

Поняв, что глаз нам не сомкнуть, мы с Нестором, не сговариваясь, выползли из палаток и сели за стол, возле тлеющих углей костра, с фляжкой живой воды, припасенной Нестором на случай. Кругом уже стояла ночь, черная, огромная – на весь мир. Берег пруда лишь угадывался, и близкое присутствие воды выдавали косвенные знаки: прохладный запах тины и редкие всплески в камышах. На небе не было ни луны, ни звезд, наверно, облака плотно, без щели, закрывали его, как выдвижная шторка закрывает иллюминатор в самолете. Мрачный хрен подобрался совсем близко, он окружал нас со всех сторон, готовый в любой миг навалиться на плечи и раздавить, – мы не видели его, а сами были перед ним открыты и беззащитны.

На закуску посекли огурец и кусок бугристой сыровяленой колбасы, к которой укутавшийся в бороду хранитель Большой тетради испытывал пристрастие. Первая же рюмка, удачно слившись с теми, что были приняты за ужином, сделала исполинскую ночь немного меньше и уютнее.

– Поэтому ты толстеешь, – глядя, как я уплетаю кружок колбасы, неожиданно заключил Нестор.

Лицо его во тьме виделось мне нечетко.

Я вовсе не толстел, много лет держал один вес, но на крючок сел мигом:

– Почему – «поэтому»?

– Пищу жевать надо.

– Я жую.

– Вижу, как ты жуешь.

– Жую. – Я демонстративно заработал челюстями.

– Каждый кусок жевать надо сорок шесть раз и только потом – глотать.

– Что здесь жевать сорок шесть раз?

– Неважно. Так положено. – Глаза Нестора посверкивали каким–то ночным, холодным, отраженным светом.

– Чушь.

– Как знаешь. Но жуешь ты неправильно.

– Жую как надо. И вовсе не толстею.

– Ладно, молчи лучше. – Прикрытый мраком и бородой рот Нестора разговаривал со мной, не производя движений, и это вызывало во мне странное чувство.

– Думай, что хочешь, а я жую, – упрямо сказал я. – Наливай.

– Ты отрицаешь очевидные вещи. – Нестор налил в рюмки живой воды. – Так поступают все алкоголики.

– Что? – Мне даже стало жарко – так быстро я вскипел. – Какой я алкоголик!

– Ну вот. – Мерзавец был невозмутим. – Я же говорю, отрицаешь очевидные вещи. Как все алкоголики.

– Я без товарища вообще не пью!

– Знаем, как ты не пьешь. Молчи лучше.

– Да что ты, с дуба на елку рухнул, ей–богу! Какой я алкоголик!

– Ты алкоголик, пьющий с товарищами. – Нестор на миг задумался. – А когда ты один, мы про тебя и вовсе ничего не знаем. Может, ты пьешь с укулеле?

– У меня и мысли такой не бывает – выпить, когда я один. Я о живой воде тогда даже не думаю!