Канта Ибрагимов - Дом проблем

Это все в идейном плане, в плане исторических перспектив, а в реальности Мастаев понимает: Митрофан Аполлонович прав, им надо было сейчас разойтись. Даже по скорости перемещения Ваха почувствовал, как легко ему стало по горам ходить. К тому же он здесь свой и все его. И ты в ответе только за себя, и все кругом родное. А что его ждет на чужбине? Да, эта чужбина ныне манит жизнью его, ибо если иначе — родное «чудовище» сожрет.

Перейти границу. Как можно было единый мир, созданный единым Богом, поделить на множество территорий? Только земные боги, конституции, флаги, гербы, тотемы. Сплошь — идолопоклонничество, а не вера в Бога, в человека, в Библию и Коран и в самого себя. Впрочем, это умничанье не раз омрачало жизнь Вахи. А сейчас он понимает, что здесь, тем более в другой стране, он никто, он не личность, не гражданин. И вряд ли докажет, что полноценный человек, потому что у него нет денег, нет паспорта, даже при себе нет той справки, что невменяемый он, то есть «чечен».

Путь за границу один — в Грузию. Попасть туда, тем более когда дело к зиме, нелегко: сама природа создала границу, а правильнее, водораздел — это неприступные, горделивые, вечно заснеженные вершины Кавказа, с редкими перевалами, по которым не так просто, но при желании можно перейти с севера на южный склон Кавказского хребта. Но эти перевалы-переходы ныне контролируют российские пограничники, они на специальных укрепленных высокогорных базах дислоцируются. Тут же, дабы были звания, ордена и боевые, исподволь сосуществуют чеченские боевики. Очень мало, да еще остались кое-где в горах местные жители. Вот они-то и подсказали Вахе, что перейти границу можно за деньги, аж на вездеходе пограничники довезут. Чуть больше заплатишь — вертолет есть. Ну а в случае с Мастаевым, как ему объяснили, с волками жить, по-волчьи выть, то есть пользоваться звериными тропами. Это кабаньи просеки — этого зверя никакая граница не остановит. Но на этой тропе есть опасность, что приборы пограничников засекут. Тогда как знать. А вот есть еще тропа горной серны, барса, козы. Так там пройти сможет только настоящий горец, и то имеющий опыт, и лаг остался небольшой. Еще пару недель, и из-за зимних бурь тропы не будет.

По тропе Басхой-лам даже звери не ходят. Поэтому Ваха, считая себя чуть ли не альпинистом, выбрал второй вариант: подальше от российских пограничников. С грузинской стороны, как его уверяли, такой службы нет, видимо, никто из Грузии в воюющую Чечню не собирается. Да и что эти непроходимые горы охранять, если Ваха, конечно же это не Басхой-лам, но тут тоже риск, конечности чуть не отморозил, и просто физическая закалка и выносливость помогли, да погода не подкачала.

На южном склоне Кавказского хребта, где климат более мягкий, теплый — почти субтропики, тоже живут вайнахи, чеченцы-кистинцы. Эти чеченцы, проживающие в Грузии, не были в сталинские времена депортированы, их заставили поменять фамилии на грузинский манер — окончания «швили» или «дзе». Не в пример северным собратьям, этот народ гораздо более сохранил язык, традиции, культуру, весь исконно-патриархальный уклад горской жизни.

На первый взгляд они как бы застыли и остались в прошлом времени, и человек типа молодого Кнышевского, вооруженный ленинской идеей «экспроприации и электрификации», точно сказал бы, что этим людям нечего терять, даже своих цепей. И света здесь нет — Грузия стала бедной страной, а на такой окраине лишь примитивный сельский труд. Однако Ваха, с неких пор приверженец мифов, посчитал это место кладезем человечности. До чего здесь люди добрые и наивные, доверчивые и отзывчивые, несмотря на свою бедность, щедрые, а по духу богатые.

У Вахи был адрес, где он мог остановиться, но здесь в каждом селе, в каждый дом его как дорогого гостя приглашали. Он выбрал маленький высокогорный аул, кругом непроходимые девственные леса, небольшая, говорливая светлая речушка с водопадом, роднички, пасеки, виноградник. Все это чем-то напоминало ему Макажой. А чтобы скрыться от всего мира, большей глуши не найти. Вот почему он здесь остановился.

Первые три дня он почетный гость, а потом три дня мучился, ведь во всей округе мужчин, особенно молодых, почти нет — уехали вслед за, как им кажется, цветущей цивилизацией в Европу, Турцию, Россию.

Тоска одолела. А ведь ему не три дня, а три месяца здесь быть. И тут его осенило: он охотник, кругом лес. С оружием здесь туговато: люди умные, мирные, но одну берданку ему нашли.