Айрис Мердок - Лучше не бывает

Эдвард и Генриетта, увидев, что произошло, замерли как вкопанные. Тео встал. Пирс повернулся спиной к морю. Близнецы продолжали путь, странно петляя, Минго бежал за ними.

— Ты настоящая маленькая свинья, — сказал Тео Пирсу, — что на тебя нашло?

Пирс посмотрел на него через плечо, лицо его было трудно узнать — оно было искажено, как японская маска. Тео подумал: с ним что-то творится, он сейчас заплачет.

— Спокойно, Пирс.

— Я так жутко несчастен.

— Ладно. Но не надо вымещать это на близнецах.

— Наверно. Но какая разница. Я ненавижу всех. Все — черно.

Представляя себе, как он обнимает нагого куроса, Тео опустился на камни и подложил под себя руки. Пирс стоял между ним и водой, дергаясь и содрогаясь своим коричневым телом, как узник в цепях, на фоне сияющей голубизны моря и неба.

— Держи свою черноту внутри себя, — сказал Тео, — не передавай другим.

— Если я буду держать это внутри, я умру, наверно. Был ли ты когда-нибудь безнадежно влюблен, дядя Тео?

— Да. — Бессмысленно даже пытаться описать это, подумал Тео, вжимая ладони в гальку.

Вяло ссутулясь и гримасничая, Пирс подобрал свою одежду и медленно пошел по берегу в направлении, противоположном тому, куда ушли близнецы. Тео хотел, было, позвать его назад. Но потом подумал: о, дай ему уйти, с бесплодной любовью ничего не поделаешь, ее нужно просто перенести, я перенесу. Я перенесу.

Он поднялся, но не пошел за Пирсом. Он пошел туда, где вдалеке сидели близнецы и рядом с ними Минго. Они не играли в перья. Когда он подошел поближе, то увидел, что Генриетта плачет.

Минго встретил Тео так, будто они не виделись год. Тео сел рядом с Генриеттой. «Перестань, малышка, не горюй. Пирс очень несчастен, ты ведь знаешь. А когда люди несчастны, они порой заставляют других страдать чисто автоматически».

— Зачем он это сделал? — крикнул Эдвард возмущенно. — Если он был ему не нужен, так вернул бы нам. Он был такой красивый.

— Это был самый красивый из всех, — хныкала Генриетта. — Эдвард не хотел дарить его, а я его уговорила, только чтобы порадовать Пирса. О, если бы я этого не делала!

— Никогда не жалей о добром поступке, — сказал Тео, — в нем больше смысла, чем ты думаешь. Пирс будет извиняться, и вы должны простить его.

Близнецы, слегка поспорив, согласились, что они простят Пирса. Генриетта еще оплакивала печальную судьбу аммонита на дне моря, но Тео и Эдвард стали вместе утешать ее, представляя, как счастлив он будет среди крабов и рыб, и насколько там лучше, чем в пыльной спальне Пирса.

Зачем я сделал это, спросил себя Пирс, натягивая брюки. Я скажу им, что прошу прощения, думал он, но что толку. Ну ладно, наплевать. Я ненавижу всех. Наверно, я становлюсь плохим, как говорит Барбара. Ладно, я — плохой, и я буду плохим.

Барбары сейчас не было, она гостила у школьной подруги в городе. Пирс надеялся, что ее отсутствие принесет ему некоторое облегчение хотя бы в форме апатии, но не мог справиться с острой болью ее отсутствия. Его черное настроение и в ее присутствии, несущем непредсказуемую муку, влекло за собой непоследовательность, но сейчас оно становилось все острей и определенней, как если бы он готовился к последнему, разрушительному порыву. И его физическое влечение к далекой, призрачной Барбаре казалось еще более, как в насмешку, болезненным, чем его желание реальной девушки из плоти и крови.

Он не мог заставить себя не ходить все время за нею и провоцировать ее, пока она не сказала совершенно ясно, что она собирается в город на выходные, чтобы избавиться от него. Они сильно ссорились, и Пирс, возвращаясь к себе в комнату, находил у себя на кровати все предметы, которые когда-либо дарил Барбаре. Он брал реванш, возвращаясь к ней в комнату и ломая у нее на глазах все вещи, которые она когда-либо дарила ему, включая великолепный, на все случаи жизни годный нож, привезенный ею из Швейцарии, прежде он берег его как зеницу ока.

Пирс, уже одетый, но босой, стоял на краю сверкающего моря. Он смотрел на перекатывающиеся подводные камни, которые солнце высвечивало в зеленой толще воды, тихой, но внутри нее, как в несовершенном стекле, плавали пузыри. Он думал: я ее как-нибудь накажу, я сделаю это. А потом я пойду в пещеру Гуннара, возьму и останусь там, и утону.

Мэри перелезла через низкую стену кладбища. Ее бело-голубое платье задело за сверкающий край теплого камня, и тонкая струйка земляной пыли просыпалась в сандалии.

Вилли шел чуть впереди нее, медленно ступая по переплетенным корням плюща. Он двигался ритмичным шагом танцора, мягкая таинственная пружинистость плющевого настила подбрасывала его тело.