Айрис Мердок - Лучше не бывает

— Думаешь, это всегда безопасно — говорить о ком-то, что он счастлив? — спросила Кейт.

— Думаю, было бы неблагодарностью со стороны такого человека, который, как ты, всегда счастлив, не признаваться в этом порой.

— Неблагодарность? К кому? У них нет ни морали, ни благодарности. Да. Признаюсь, я всегда счастлива. Но есть разные степени счастья. Вот в этот момент я чувствую такое невероятное счастье, что могу упасть в обморок!

Они плыли в маленьком зеленом коракле по совершенно спокойному морю, в котором они только что искупались. У коракля не было весел, грести надо было руками. Он был неустойчив и легко переворачивался, на нем можно было плавать только когда море было тихим.

Неподалеку, на берегу, близнецы, уже искупавшись, предавались своему бесконечному занятию — исследованию камней. Дядя Тео, который не любил камни и находил их угрожающими, однажды сказал, что близнецы ведут себя как люди, обреченные богом исполнять одну и ту же непосильную задачу. Сам дядя Тео, недавно поднявшись после чая, сидел на берегу рядом с одеждой Пирса. Мэри запретила входить в дом в мокрых купальниках, и дети всегда переодевались на пляже. Пирс, который до этого немного поплавал, сейчас лежал расслабленно на прибрежной гальке, как приплывший к берегу морской зверь, — ноги его были в воде. Минго, купавшийся с Пирсом, отряхивался, обрызгав радужными каплями брюки Пирса и левый рукав пиджака дяди Тео. Монроз, сидя на зубчатых обломках дерева, прибитых морем, нахохлился и был похож на круглую птицу, злобно следя своими желтыми глазами за проделками Минго. Пола и Октавиен, уже переодевшись, медленно брели по берегу, разговаривая о политике. На некотором расстоянии отдыхали местные жители. Был воскресный день.

— Да. Всегда нужно помнить, как нам повезло, — говорила Кейт, — подумай, мы могли бы родиться индийскими крестьянами… — Но на самом деле она не могла сейчас думать ни об индийских крестьянах и ни о том, как ей повезло, она могла только ощущать нежное легкое прикосновение солнца к ее пухлым ногам и плечам, чувствовать, как соленая влага высыхает на них.

— Ты знаешь, я думаю, они все, пусть немного, но боятся тебя, — сказала Кейт, возвращаясь к тому, о чем говорила раньше. — Вилли боится, Мэри, Октавиен, конечно. Вот что меня удивляет, а я не боюсь!

— Не могу поверить, что кто-то боится меня, — сказал Дьюкейн, но ему все равно явно было приятно.

— В твоем обществе я испытываю такое счастье! Отчасти потому, что я чувствую себя с тобой абсолютно свободной, как будто больше никого нет! Я одержима, знаешь?

— А я нет. И это хорошо для нас обоих, — сказал Дьюкейн.

— Дорогой! Прости меня! Ну, конечно, ты прощаешь. Ты тоже ужасно счастлив. Я чувствую это. Боже, какое великолепное солнце. Близнецам хочется, чтобы пошел дождь, но я хочу, чтобы всегда все было как сейчас. — Кейт была в состоянии восторга, когда речь льется как естественный лепет, как птичье пение или журчание ручья.

Лодка, движимая ленивыми движениями рук Дьюкейна по приятно сопротивляющейся воде, почти остановилась. Кейт и Дьюкейн находились очень близко, но не касались друг друга. Он лежал на закругленной корме, слегка неуклюже подняв колени и раскинув руки. Она сидела на почти таком же круглом носу лодки, поджав под себя ноги. Между голыми ногами Дьюкейна и ее коленями было пустое пространство в полдюйма, они ощущали его, как если бы через этот узкий проток что-то великолепно и бурно струилось.

Кейт следила за Дьюкейном с нежной серьезностью. Конечно, она уже видела его в таком виде, прошлым летом хотя бы, но только тогда он не значил для нее так удивительно много, как теперь. Как прекрасно, думала Кейт, быть способной влюбляться в старых друзей. Это — одна из радостей среднего возраста. Не то чтобы я по-настоящему была влюблена, но это похоже на влюбленность, которая избавляет тебя от всякой боли. Это — апофеоз дружбы, нечто такое, о чем в юности думаешь, что оно возможно, а потом забываешь об этом. Все волнение любви присутствует, но добавляется ощущение абсолютной безопасности. Как он трогательно худощав, и кожа такая белая. А волосы на груди начинают седеть. В чем привлекательность мужского тела? Она гораздо более загадочна, более духовна, чем женская привлекательность. Почему это так божественно — торчащие кости на его запястьях? О, Боже, я не хочу, чтобы ему казалось, что я критически разглядываю его. Он должен чувствовать себя обожаемым. Вот и он смотрит на меня так же. Она крепче подтянула колени к телу, чувствуя приятную упругость мокрого купальника, прижимавшего грудь. В этот момент ее любопытствующий взгляд встретился с глазами Дьюкейна, и они засмеялись, понимая друг друга. Дьюкейн вытащил руку из воды и, наклонившись вперед, очень осторожно коснулся колена Кейт. Она почувствовала медлительную твердость его руки, с которой на ее теплое и уже высохшее под солнцем колено стекала холодная морская вода.