Марта Кетро - Вдохнуть. и! не! ды!шать!

…К лежащему на опушке леса подошел человек в сапогах, защитного цвета форме и странной островерхой каске в бесформенном чехле. Нагнулся, уронив монокль, поглядел внимательно. Да. Китель, серебряные погоны, фуражка вон откатилась назад, к опушке…

Картофельные столбики упали на сковороду с приглушенным стуком. Он провел ножом подоске, стряхивая прилипшие. Нож звонко стукнул о щербатую, в прожилках, деревяшку — тряслись руки.

За спиной шуршало, вился канифольный дымок. Соседский пацан с приятелем возились с какими-то железками; больше, впрочем, болтали.

— Плоскогубцами держи!

— Что, нормальных нету?

— Мать выбросила, говорит, от железяк ступить негде…

Масло на сковороде накалилось, картошка зашипела. Почему-то этот звук всегда напоминал ему шум дождя.

Дождь прекратился только к вечеру. Гулять было уже поздновато, но Веси не утерпел. Он приехал в Карицу только накануне, сразу отправился отмечаться в институт и ничего толком не успел повидать, а с утра лило как из ведра — что за удовольствие гулять в дождь?

Город оказался чудо как хорош — старинный, с островерхими башенками, улицами, разбегавшимися от маленьких круглых площадей, невысокими каменными домишками, мощеными переулками, которые то резко уходили вверх, то вдруг ухали вниз, а по обочинам, под заборами, рос чертополох и горный вереск. Уже в сумерках Веси вышел к очередной площади; тут шумела, хохотала и бурлила толпа молодежи, почти его ровесников. Студенты гуляют, неодобрительно поджала губы старушка на лавочке у зеленых ворот, обрадовавшись нечаянному слушателю. Как выпуск у них, так покоя нет. Она еще что-то говорила, но Веси не слушал, смотрел, как студенты с хохотом карабкались на какой-то памятник посреди площади, что-то кричали, а в сторонке, почти рядом с Веси, несколько пар затеяли танцевать. Откуда-то взялась музыка, гудело, позвякивало, повизгивала развеселая скрипка, и пляшущие откалывали какие-то невообразимые коленца. Девушка в белом платье схватила Веси за руку и потянула к пляшущим — он не знал местных танцев, но, похоже, это никого не волновало. Их с девушкой закрутило, завертело, они неслись в сумасшедшем хороводе, хохотали, орали какие-то глупости и наконец, вывалились из толпы и плюхнулись на низкий постамент памятника, едва переводя дух. Белое платье светилось в темноте, и Веси казалось, что светлые отблески падают налицо его хозяйки.

Ее звали Заринка.

Он помешал картошку ножом. Белые столбики масляно поблескивали. Масло шипело и плевалось. Мальчишки за столом болтали.

— …И летать. И взглядом всякие вещи двигать.

— Да брехня…

— Сам ты брехня! Видел, напротив школы вывеска, золотая такая? Академия способностей, этих, ненормальных. Вот он оттуда. Целая академия, думаешь, дурью мается?

— А ты сам видел? Говорить и я могу…

Он уже не слышал. Он вспоминал.

По выходным они с Заринкой гуляли по городу. Брали с собой Тори и Пенку. Но сын подрос и все реже ходил гулять с родителями, зато Пенка — вообще-то она была Пенте, по бабушке назвали, но в младенчестве переименовали в Пенку, да так и осталось — гулять любила, на каждой площади, которых в городе было множество, тут же находила друзей-подруг, а через десять минут без сожаления с ними расставалась и бежала впереди родителей, то и дело оповещая: «Мам, пап, какая кошка толстая! А какая башня каменная!»

Заринка с годами не менялась — по крайней мере, так казалось Веси. Она по-прежнему носила светлые платья, и даже белый халат — а она работала врачом в детской поликлинике — казался на ней летящим девичьим нарядом. Иногда она смеялась над мужем, говоря, что он любит город больше, чем жену; Веси отшучивался, а про себя думал, что Заринка — словно бы душа Карииы, и невозможно представить себе эти круглые площади и мощеные улочки, если они не кончаются у подола ее белого платья.

Когда Заринка пекла пироги (а пекла она часто), сладкий дух стоял по всей улице, и, возвращаясь с работы, Веси еще на перекрестке чуял этот самый домашний на свете запах. Когда началась война и стало плохо с мукой, Заринкины пироги оказались еще вкуснее, хотя из чего она пекла, никто догадаться не мог. И хотя Веси теперь возвращался ночью — институтские исследования как-то враз обрели военное значение, даже в армию сотрудников не брали, — даже в этот час, дойдя до угла Прение Улав и Майтэ, он, бывало, ловил в черном воздухе запах Заринкиных пышек.