Татьяна де Росней - Бумеранг судьбы

– Пап…

Создается впечатление, что нас с Марго разделяют тысячи километров, ее голос еле слышен.

– Говори громче, дорогая, я не слышу!

– Папа!

– Что с тобой?

Мои руки дрожат. Я едва не роняю телефон. Она рыдает, слова обгоняют друг друга. Я никак не могу понять, что она хочет мне сказать.

– Марго, радость моя, прошу тебя, успокойся. Я ничего не пойму!

У меня за спиной скрипит паркет. Это подкрадывается Люси. Я оборачиваюсь и смотрю на нее злым взглядом. Она замирает на месте, стоя на одной ноге, потом возвращается в кабинет, не заставляя себя просить дважды.

– Марго, говори же!

Я устраиваюсь у входа, за большим шкафом.

– Полин умерла.

– Что? – задыхаясь, говорю я.

– Полин умерла.

– Но как? – бормочу я. – Где ты? Что случилось?

Теперь ее голос звучит отстраненно:

– Это случилось в гимнастическом зале. После обеда. Она потеряла сознание.

Мои мысли сбиваются в кучу. Я чувствую себя обессиленным, потерянным. Сжимая в руке телефон, я возвращаюсь в кабинет, хватаю пальто, шарф, ключи.

– Ты все еще в спортзале?

– Нет. Мы вернулись в школу. Они увезли Полин в больницу. Но было уже поздно.

– Они позвонили Патрику и Сюзанн?

– Думаю, да.

Мне ужасно не нравится этот ее автоматический голос. Я говорю ей, что выезжаю.

Меня преследует мысль: «Астрид уехала». Астрид далеко, тебе придется выкручиваться самому. Ты же глава семьи, любящий отец. Ты, с кем твоя собственная дочь едва перекинулась парой слов в течение последнего месяца. Ты, с чьим мнением она давно уже не считается.

Я не ощущаю холода. Я бегу со всей доступной мне скоростью, но ноги у меня вдруг стали весом в тонну каждая. Мои легкие курильщика болят. До Пор-Руаяля двадцать минут. Возле школы я вижу толпу подростков и взрослых. У них красные глаза. Вот и Марго. Ее лицо искажено страданием. Люди выстроились в очередь, чтобы обнять ее и поплакать вместе с ней. Полин была ее лучшей подругой. Они дружили с детского сада. Дружили десять лет. Десять из четырнадцати прожитых лет. Мимо меня проходят два учителя, которых я знаю. Я бормочу слова приветствия и втискиваюсь в толпу, чтобы пробраться к дочке. Оказавшись рядом с ней, я прижимаю ее к себе. Она такая маленькая, такая хрупкая… Я сто лет не обнимал ее так, как сейчас.

– Что будем делать? – спрашиваю я.

– Я хочу домой.

Принимая во внимание происшедшее, оставшиеся уроки, скорее всего, отменили. Уже четыре часа, начинает смеркаться. Марго прощается с друзьями, и мы медленно идем по бульвару де л'Обсерватуар. На дорогах полно машин. Пищат клаксоны, ворчат моторы, но мы с Марго идем молча. Что я могу ей сказать? Слова застревают у меня в горле. Единственное, что я могу, – это обнять ее за плечи и прижать к себе. Она несет несколько сумок. Желая помочь ей, я тянусь за одной из них, но дочь ожесточенно протестует: «Нет!» – и протягивает мне другую. Эта сумка мне знакома – ее старенький «Eastpak». За вторую Марго цепляется, словно в ней заключены все богатства мира. Должно быть, это сумка Полин.

Мы проходим мимо Сен-Винсен-де-Поль – больницы, где родились мои дети. И Полин тоже. Здесь мы познакомились с Патриком и Сюзанн: наши дочери появились на свет с разницей в два дня. Астрид и Сюзанн лежали в одном крыле. Первый раз я увидел Полин в этой больнице, в маленькой пластиковой колыбели, которая находилась рядом с колыбелью моей дочки.

Полин умерла. Я все еще не могу в это поверить. Эти слова бессмысленны. Я хочу убедиться в том, что это правда, вопросы крутятся у меня на языке, но суровое выражение лица Марго меня останавливает. Мы все еще идем пешком. Темнеет. На улице холодно. Дорога домой кажется бесконечной. Я наконец-то вижу огромный круп бронзового льва с площади Данфера Рошро. Идти нам осталось всего несколько минут.

Попав в квартиру, я бросаюсь готовить чай. Марго сидит на диване, положив сумку Полин себе на колени. Когда я подхожу с подносом, дочь поднимает на меня глаза и я вижу ее лицо – суровое и напряженное лицо взрослого человека. Я ставлю поднос на низкий столик, наливаю ей чашку, добавляю молоко и сахар. Марго молча берет свой чай. Я борюсь с желанием закурить.

– Ты можешь сказать, что случилось?

Она пьет маленькими глотками. Низким от внутреннего напряжения голосом бросает:

– Нет.

Чашка падает на пол, а я подпрыгиваю от неожиданности. Чай разливается, образуя звезду. Марго рыдает. Я пытаюсь обнять ее, но она с ожесточением меня отталкивает. Я никогда не видел ее такой злой. Красное лицо перекошено, оно просто пышет гневом. Брызжа слюной, моя дочь кричит изо всех сил: