Наталья Нестерова - Целую ручки

Чтобы задобрить Елену Петровну, Антон купил коробку конфет и плюшевого мишку в подарок больному ребенку. Конечно, ребенку уже за тридцать, но ведь не духи нести.

Он поздоровался и протянул свои презенты, и Елена Петровна после короткого раздумья приняла их.

— Проходите, — пригласила она, — вытирайте ноги. Сюда, пожалуйста!

Она провела его на кухню, положила подарки на стол и вышла. Антон протиснулся вокруг обеденного столика и опустился на самый дальний табурет в углу, как бы показывая, что расположился здесь надолго. Елена Петровна появилась на пороге. Впереди себя она толкала инвалидную коляску, в которой сидела девушка-старушка, одетая в спортивный костюм. Ей можно было дать и восемнадцать, и шестьдесят лет. Лица умственно отсталых людей навсегда сохраняют детскость, потому что отпечаток времени на лице гораздо слабее тех следов, что оставляют пережитые эмоции. Антон с трудом выдавил улыбку, изо всех сил маскируя свою брезгливость. Руки инвалидки были скрючены в локтях, кисти болтались, ноги висели тряпками. Она походила на большую куклу, неисправимо сломанную вандалом. Голова наклонена к плечу, подбородок чуть задран кверху, глаза такого же синего цвета, как у матери, один смотрит в потолок, другой — в пол, сильнейшее косоглазие.

— Катенька, это Антон. Он принес тебе медвежонка. — Елена Петровна взяла игрушку и положила дочери на колени.

— Привет! — хрипло поздоровался Антон.

Катенька вдруг задергалась, ноги и руки конвульсивно трепетали, голова тряслась, рот открывался и закрывался, шлепали губы, выдавая невнятное бульканье.

— Она сказала вам «спасибо», — пояснила Елена Петровна. — Доченька, посидишь с нами или в комнату тебя отвезти?

«Отвезите, ради всего святого!» — мысленно взмолился Антон.

Катино тело снова судорожно завибрировало, из перекосившегося рта потекла слюна и вырвался горловой клекот.

— Вот и хорошо, — Елена Петровна подкатила коляску поближе к столу. — Побудь с нами. — Промокнула салфеткой дочери подбородок и села рядом. — Мы вас слушаем, Антон.

Он забыл включить диктофон, не мог смотреть на увечную девушку. Антон всегда интуитивно избегал любой боли: своей, чужой, телесной, духовной. Он боялся врачей, больниц, не переносил кладбищ, терпеть не мог людей, рассказывающих о своих недугах. В нем жил суеверный ужас, защита от которого была сродни детской уловке: если закрыть глаза, то плохое исчезнет.

— Вы хотели передать деньги, — напомнила Елена Петровна.

— Да, да, — Антон принялся суетливо шарить по карманам. — Вот! — протянул он конверт.

Елена Петровна открыла конверт, пересчитала купюры.

— Тысяча долларов, — усмехнулась она. — Щедро!

Издевка, прозвучавшая в ее голосе, несколько отрезвила Антона. Он стал с пулеметной очередью выстреливать вопросы:

— Игнат Владимирович вам помогал? Вы долго прожили вместе? Как он отнесся к тому, что ребенок родился нездоровым? Кто виноват в болезни Кати? Где вы с ним познакомились? Вы знали, что он уже был женат? Какие чувства вы испытывали к Игнату?

Сыпать вопросами вне всякой логики, не дожидаясь ответов, было непрофессионально, если не сказать глупо.

— Зачем вам это? — удивленно подняла брови Елена Петровна.

— Я пишу о Куститском книгу. Его жена, вдова, заказала.

— Книгу? — покачала головой Елена Петровна, мол, у богатых свои причуды. — Боюсь, что главу, посвященную нашим отношениям, лучше пропустить. Она не сделает чести герою мемуаров. О покойных плохого не говорят, а хорошего мне сказать нечего. Игнат был исключительно талантливым, прямо-таки гениальным лицемером.

— И все-таки расскажите мне подробнее, — настаивал Антон.

Елена Петровна смотрела на прыткого молодого человека с улыбкой. Рассказать? Тебе, который косится на мою дочь с плохо скрываемым отвращением? Рассказать, чтобы прихоть богатенькой вдовы удовлетворить? Даже если я разоткровенничаюсь, ты переврешь мою исповедь. Наверное, Антон журналист. Среди их братии встречаются гнусные типы: настырные, безапелляционные в суждениях, способные любые факты подогнать под заготовленную идею.

— Увольте! — отрезала Елена Петровна.

— Хотя бы несколько слов.

— Нет! Не просите. У вас есть еще какие-либо поручения?

— У меня будут большие проблемы, если не возьму интервью.

— Хотите, чтобы я вам посочувствовала?

— Да! Скажите, как вы относились к Игнату Куститскому?

— Год любви и сорок лет отвращения.

— После рождения Кати появилось отвращение?