Кэти Гласс - Будь моей мамой. Искалеченное детство

Я мгновенно пришла в себя и вскочила с кровати:

— Смиты?

— Ты знаешь их, соседи Джоди, которые запретили своей дочке Луизе общаться с ней.

— Да, да, знаю, но я думала, что они собирались дать им чуть ли не положительную характеристику.

— Да, пока все не вышло наружу. Тесты обнаружили ДНК отца Джоди и других. Полиция обыскала дом и нашла тысячи фотографий. Это круг педофилов, и, кажется, достаточно широкий.

Я смотрела на окно. В лучах солнечного света цветы на шторах, казалось, светились. До меня начинало доходить, какое событие только что произошло. Чаша весов с доказательствами покачнулась в сторону Джоди. Появилась вероятность, что справедливость восторжествует и мерзавцы, которые так обращались с ней, будут наказаны.

— Эйлин спрашивает, дашь ли ты показания. Я ответила за тебя «да». И еще им нужны твои записи. Я договорюсь, чтобы к тебе подъехали и забрали журнал.

Я смотрела прямо перед собой, разглядывая горящие красным цветом пионы на окнах.

— Конечно, да что угодно. Господи… слава богу! Они знают, когда это началось? Какие-то предположения?

— Еще идет расследование, но нашлись несколько фотографий, где Джоди совсем маленькая.

Я молчала.

— Восемнадцать месяцев. С тех пор у нее и стало прогрессировать отставание в развитии. Да, и кое-что еще до того. Я напишу тебе.

Я положила трубку и так и осталась сидеть на кровати. Я думала о бедняжке Луизе Смит, которая пострадала; ее родители были предупреждены, но бездействовали. Сколько же еще жизней было разрушено из-за того, что на слова Джоди никто не обратил внимания? Все эти годы она состояла на учете в социальной службе, видимо, ее семью периодически навещали соцработники, и никто не замечал ничего необычного.

Думая о родителях Джоди, я вспомнила занятие (несколько лет назад) по теме жестокого обращения с детьми. Лектор говорил, что педофилов вычислить сложнее, чем других преступников, так как они не ведают, что творят зло, а стало быть, не ведут себя как виновные.

Вытащив себя из кровати, я пошла в комнату Джоди. Холодная пустота вокруг была несравнима с былым беспорядком. В комнате еще сохранялся запах Джоди, тот индивидуальный запах, который отличает каждого из нас, самое будоражащее воспоминание об отсутствующих близких людях. Я смотрела на постель, к которой не прикасалась с тех пор, как она ушла. В луче солнечного света кружились пылинки. В тишине я ощущала долгое присутствие Джоди, еще осязаемое, как будто в любую минуту она могла войти и взять меня за руку. Собираясь уходить, я заметила конверт, прикрепленный к ящику комода, с надписью «Кэти». Я достала лист линованной бумаги, вырванной из школьной тетради.

Дорогая Кэти!

Это пишет Пола, потому что я не умею. Спасибо, что ты присматривала за мной, и я бы хотела еще остаться. Прости за все плохое, что я сделала. Я ничего не могла поделать. Что-то меня заставляет. Ты единственная, кто смотрела за мной — и не злилась на меня. Наверное, ты понимаешь. Надеюсь, ты меня простишь. Эдриану, Люси и Поле очень повезло. Когда меня вылечат, можно я вернусь и буду жить с вами? Ты будешь моей новой мамой? Я не хочу, чтобы у меня была старая.

С любовью,

Джоди.

Она подписалась сама и всю страницу до конца красным мелком изрисовала поцелуйчиками. Я подняла глаза, слезы подступили к горлу. Она открылась мне. Значит, все было не зря. Теперь я больше не чувствовала себя такой виноватой.

Конечно, Джоди, я буду. Как только ты будешь готова.

Поначалу переезд дался Джоди нелегко. Клер и Валери, ее постоянные воспитатели, которые работали исключительно с ней одной, работали посменно. Мне не очень много рассказывали о ее успехах, поскольку я уже не имела официального отношения к ней. Я не была родственницей, не была попечителем — просто посетитель. Но я могла понять, что она по-прежиему часто бывала жестокой и вспыльчивой и продолжала вести себя приблизительно так же, как и последние месяцы со мной.

В первые месяцы она постоянно звонила. Номер набирали Клер или Валери, сначала я немного говорила с кем-нибудь из них, а потом они передавали трубку Джоди. Чаще всего она звонила пожаловаться на Клер или Валери за то, что они не разрешали делать все, чего ей хочется. Я терпеливо слушала, как она кричала: «Я ее побью!», а потом пыталась образумить ее, объяснить, что воспитательницы требуют от нее только того, что нужно для ее же блага, точно так же, как и я.

Хотя мы постоянно были на связи, Джоди редко произносила слова симпатии в наш адрес. Я думаю, что она переживала и чувствовала себя отвергнутой из-за переезда, особенно ясно она давала это понять, когда мы навещали ее. Когда мы уже уходили, я собиралась обнять ее, но, вместо того чтобы пойти мне навстречу, она могла стукнуть меня по руке или, еще хуже, просто молча стоять на месте.