Копнув чуть — чуть поглубже, мы заметим, что (в контексте, концептуально связанном со всем, здесь описываемым) в Библии ещё раз встречается слово 'почивание'. Один — единственный раз. Но оказалось его достаточно, чтобы очутились мы все в глубокой ж**е. Это когда ученики Христа почили во время последней Его молитвы. Парень конкретно попросил их пободрствовать немного — стало быть, дело‑то было важное. Во время молитвы Он плакал кровавыми слезами, и я думаю, что это было не художественное преувеличение. И молился Он о том самом будущем единстве своих последователей. А они задрыхли, позорные волки…
Но есть ещё почивание и третье. Библия снова о нём умалчивает. Она ждёт; она предоставила нам самим свободу найти и определить: что это за почивание? Угадайте, у кого оно?
И зададимся ещё одним вопросом: почему это человечьи мозги постоянно перекладывали свою вину на других? Почему даже и не пытались реконструировать всё, что было на самом деле? Почему просто принимали на веру то, что им внушали? Почему эти мозги не проявили должной интеллектуальной смелости, должной мужской силы? Уж не в силу ли их слабости, не в силу ли их _б_а_б_с_т_в_а_? Наши мозги, наши. Мужские.
Между прочим, по аналогии с рассуждением об 'эволюции мужского эгоизма', было бы интересно проследить, например, как изменилась женская потребность в детях. Ведь очевидно, что до грехопадения была она несколько другой? И очевидно также, что, когда Ева совершает свой грех, то ведь _к_а_к__б_ы_ бессознательно стремится она приблизить то положение вещей, когда у неё появятся детишки, когда станет она госпожой… Не то, чтобы она так уж к этому осознанно стремилась, но в её переговорах со змеем, в нарушении запрета на вкушение плода, этот момент где‑то на глубине души, безусловно, присутствовал — в виде, например, смутного предчувствия грядущих, весьма выгодных для неё перемен. Женщины, вообще‑то, существа очень сложные…
Кроме того, нельзя не отметить и ещё одного момента в грехопадении Евы — разумею здесь 'общение' её со змеем. Нет, не так, иначе. То, почему Ева вступила в это общение, какая смутная сила её подталкивала. Выше было уже указано, что Адам в определённом смысле пренебрёг Евою, как бы зациклившись на решении задач, показавшихся ему более важными — своё вселенское предназначение, бого — общение, творчество, и всё такое… О Еве он практически позабыл. Натурально, Ева при этом почувствовала себя несколько обделённой мужским вниманием — то есть вниманием единственного мужчины, который имелся на тот момент:) Полагаю, читатель догадывается уже, к чему я клоню.
Ева ревновала Адама к Богу. Разумеется, это была не наша ревность, которая уже онтологически отягощена — как всей метафизикой грехопадения перволюдей, так и развитием человеческой индивидуации всех последующих поколений. Или, выражаясь проще, историческим развитием греха. Это была не ревность в узком смысле слова, но нечто наподобие 'пред — ревности', некоторое смутное недовольство, идущее не на уровне явной эмоции, но, скорее, в глубине, исподволь, как некое искушение. Итак, Ева смутно чуяла, что если она со своим мужиком тяпнет запретного плода, то впоследствии в их жизни что‑то изменится таким образом, что внимание Адама будет полностью принадлежать ей. Да и сам он тоже. По крайней мере, момент таковых 'пред — ощущений' в грехопадении Евы также имел место. Впрочем, классическое богословие этим тоже не занимается.
Согрешая, Ева 'уводила' Адама у Бога, отвлекала от его призвания, от высшего его предназначения. Стоит ли говорить, что продолжает она делать это и сейчас?
Третья глава Книги Бытия в синодальном русском переводе начинается с фразы: 'Змей был хитрее всех зверей полевых' (Быт. 3, 1). Однако, если мы взглянем на церковно — славянский текст, то обнаружим там нечто иное: 'Змий же бе мудрейший всех зверей сущих на земли'. И в оригинальном древнегреческом тексте, с которого это переводилось, читаем: 'O de ofis en fronimotatos panton', то есть тоже 'мудрейший из всех'. В общем, дальше идёт длинная история, как Кот Бегемот, проклиная всё на свете, пытался понять, что же было в древне — еврейском оригинале. Бедняга, что называется 'в поте морды' прорыл всю свою библиотеку, перекопал всех толкователей… И, прикиньте, нашёл (у Д. Щедровицкого). Выяснилось, что в иврите к слову 'змей' ('нахаш' — 'шипящий') присовокуплено прилагательное 'арум', то есть одновременно 'мудрый', 'рассудительный', а также и — 'нагой'. И, одновременно — оно восходит к глаголу 'арам', который означает 'проницать' и 'быть проницательным'. Именно это слово применяется к Адаму и его жене в раю, когда они были наги, 'и не стыдились' (Быт. 2, 25). Были наги — то есть, открыты для Бога. 'Контаминация этих двух слов корня 'арам' указывает на мудрость первых людей, делавшую их полностью открытыми воздействию Божьему' (Д. Щедровицкий, 'Введение в ВЗ', М., Теревинф, 2001, стр. 58). То есть — и перволюди, и змей были проницаемы Божьей благодатью. Допустимо ли это для заведомо падшего змея? И какого чёрта в нашей русской Библии стоит слово 'хитрый?' Да ведь это, почитай то же самое, что и 'хитро*опый', и к 'мудрейшему' вообще никакого отношения не имеет! Ничего себе, опечаточка! Спрашивается: откуда это она взялась?
Читать дальше