Алексей Моторов - Юные годы медбрата Паровозова

И уехала.

– Иду я как-то вечером, – заводил очередной рассказ о своей лихости сосед по палате, тот, которого шибанули о стену, – а тут на меня человек семнадцать!

– Да как ты, интересно, понял, что именно семнадцать, а не пятнадцать? – начинал ржать второй, кому молотком проломили темя. – В потемках их в шеренгу построил и пересчитать успел?

– Да не помню я, почему решил, что семнадцать, – с досадой начинал морщиться первый, – да и какая разница?

– Разница в том, – не унимался второй, – что пятнадцать ты урыл бы одной левой, а с семнадцатью тебе наверняка пришлось повозиться! Ну а чем хоть закончилось это все, ты помнишь?

– Да отстань! – обижался первый. – Не хочешь слушать – не слушай, все, больше ничего не скажу, ничего не помню!

– Ничего не помнишь – значит, здорово тебя об стенку приложили! – довольный собой, произносил второй. – Вот нам Леша говорил, как это по-научному называется, когда не помнишь ни хрена, что было перед тем, как по башке получишь. Леш, как?

– Ретроградная амнезия! – уже раз в пятый просвещал их я. – Да она у вас у обоих есть, не ссорьтесь! Давайте лучше в картишки!

То, что ретроградная амнезия есть и у меня, я им не рассказывал. Вернее, не есть, а была.

Это случилось ровно год назад, в конце ноября. Перед ночным дежурством я зачем-то заехал на квартиру к маме, в ее отсутствие. Кажется, должен был захватить что-то. Ну а может быть, наоборот, должен был что-то оставить, не в этом суть.

Главное, что, когда я уходил, у меня упали на пол ключи. Хотя, если честно, я не помню, что у меня там упало на пол. Я уже потом сам дорисовал себе эту картину. Видимо, я нагнулся и поднял то, что уронил. Ну и потом, естественно, разогнулся. А на уровне плеча в комнате висела книжная полка. И не просто висела, а, в соответствии со своим названием, была нагружена книгами под завязку…

…Когда я очухался, то обнаружил себя сидящим на полу у стеночки. В голове моей свистело, будто там закипал чайник. Перед глазами все равномерно раскачивалось. Я посидел еще немного, пока не сфокусировался, и осторожно, держась за стену, поднялся на нетвердых ногах. Левая часть головы здорово болела, я потер это место ладонью, посмотрел. Крови вроде бы не было, и на том спасибо. Потом я потрогал полку. Ох уж эти книголюбы, разве можно такую кучу тяжеленных томов разом запихивать! Нет чтобы поставить туда, уж не знаю, рюмочки-стаканчики, блюдечки с чашечками! Тогда хоть полка не такая тяжелая будет.

В ушах по-прежнему свистело, правда, уже не так громко. Вот какая у моей головы своеобразная реакция на неожиданную встречу с источниками знаний. Я посмотрел на часы, циферблат которых растекался, прямо как на картинах Сальвадора Дали. До начала ночного дежурства оставалось полчаса. Пора ехать.

Мне стало по-настоящему хреново в пересменку, в четыре часа утра. Меня растолкали, я вывалился в коридор, и тут накатил страшный приступ тошноты. Сам не помню, как я оказался в блоке, только там все закачалось перед глазами, и, чтобы не упасть, я схватился за первое, что попалось под руку, – за тяжелый двухъярусный сейф.

Обычно врачи, если нет поступлений, в это время дрыхнут без задних ног. Не знаю, по какой причине не спалось Виолетте Алексеевне Коротковой, но она решила зайти в блок. Ее взору открылась шикарная картина. Медбрат Леша Паровозов, заключивший сейф с наркотой в жаркие объятия.

– Леша, – осторожно, на всякий случай пятясь к дверям, спросила Короткова, – ты чего?

Я окинул ее мутным взглядом и, не отпуская сейфа, пробормотал:

– Что-то плохо мне, Виолетта Алексеевна, наверное, за ужином отравился…

– Отравился? – произнесла Виолетта, с сочувственным подозрением вглядываясь в меня. – Ну так сядь посиди или чаю попей!

Да какое там сядь посиди, когда в блоке шестеро и четыре аппарата. Не помню как, но я еле дожил до прихода смены.

– Андрюха, – сказал я наутро Орликову, – тошнит меня что-то, слабость, ноги как чужие и руки смотри как дрожат! Что это все значит?

– Это значит, Леха, что ты совсем дошел! – нахмурившись, произнес Андрей Вячеславович. – Ты посмотри на себя, скелет настоящий, тебя что, теща совсем не кормит? Пожрать тебе надо хорошенько, и все пройдет!

Дома я попробовал хорошенько пожрать, как велел мне старший товарищ, но кусок не лез в глотку, вместо этого я проспал двенадцать часов. Тошнить стало меньше, но слабость и дрожь в конечностях не проходили.

– Я тут вот что еще подумал, – строго, как настоящий врач и клиницист, начал Орликов на следующем дежурстве, – похоже, глисты у тебя! Нужно у Царьковой декарис спереть, хорошее средство, говорят.