Алексей Моторов - Юные годы медбрата Паровозова

Мама, будучи неуверенной, причем с полным на то основанием, что я завяжу, отправила меня в гости к тете Юле, на перевоспитание. Я с удовольствием поехал.

Тетя Юля, как я уже говорил, всю свою сознательную жизнь не разговаривала с моим отцом. Но на меня эта вендетта не распространялась, а обоюдная радость при встречах была неподдельная.

– Алеша, Танька сказала, оказывается, ты куришь? Это же так пошло и совсем не вяжется с тобой! Неужели тебе хочется походить на всех этих подонков с тупыми рожами, которые с прилепленной к губе сигаретой идут, харкают себе под ноги и клешами подметают тротуары? И ты, наверное, считаешь, что с папироской выглядишь взрослее! Какая глупость! Так, дай сейчас же честное слово, что бросишь курить!

Ну как тут не дать! Я совсем не мог сопротивляться напору своей тетки, курить решено было бросить тотчас. Тетя Юля получила мои жаркие заверения, а потом мы очень вкусно, как всегда, поели и очень интересно поговорили.

Развязать мне довелось лишь через два года, в шестом классе. Тогда я перешел в свою последнюю, уже четвертую по счету, школу. Моим товарищем стал Андрей Фишов, хулиган-переросток из приличной семьи. Он в свои двенадцать был долговяз, и такому фитилю продавали сигареты во всех ларьках района. Мы любили с ним ездить на каток, что заливали в парке Горького, и там в укромных аллеях курили, оглядываясь, нет ли милиции.

Однажды мы решили от греха перекурить в туалете – в тот день милицейских патрулей было необычно много. И только проковыляли в дальний угол, как тут, озираясь по сторонам, зашли трое ребят, лет по пятнадцать. Сразу стало понятно, что сейчас нас будут трясти. Из народа там больше никого не было, и они с ходу потребовали отдать им по двадцать копеек. Это совсем не означало, что нужна была именно такая сумма. Двадцать копеек – ритуал традиционного уличного рэкета моего детства. Проба на слабину.

Здесь ни в коем случае нельзя дать понять, что ты пасуешь. Есть разные способы показать, что ты не такой уж фраер. Но когда еле стоишь на шатких коньках, а против вас двоих три здоровых парня, шансов мало.

И только они схватили нас за грудки, чтобы показать, что и они не фраера и переговоров не будет, как тут дверь распахнулась мощным пинком. Слава богу, взрослые люди. Вот и помощь подоспела.

– Стоять всем, сявки! – заявили взрослые люди, пришедшие на помощь. – Живо бабки из карманов!

Те, кто ввалились, уж точно фраерами не были. Шапки на затылке, широкие плечи, стальные фиксы, тельняшки под ватниками, походка вразвалочку, глумливые ухмылки. Их было человек семь, всем лет под тридцать. Они медленно подходили к нам, сплевывая на пол, показывая татуированными пальцами “козу”. Двое остались у дверей “на атасе”.

С такими я точно никогда не сталкивался, наверное, их и имеют в виду, когда говорят “блатные”.

Первый, и, видимо, главный, с насмешкой оглядел всю нашу дружную компанию, подошел, не спеша вытащил пачку сигарет “Ту” из Андрюхиного кармана. Нас все еще продолжали держать за шкирку те парни. Видимо, их от неожиданности переклинило.

– А ну-ка вы, пионеры, – лениво кивнул на меня и Андрюху главный уркаган, закуривая наши сигареты, – сдернули отсюда по-быстрому!

Нам не нужно было повторять дважды. Мы в темпе поцокали к выходу, оставив страшных “блатных” мужиков наедине с незадачливыми малолетними коллегами. Мне даже тех ребят жалко стало, так они побледнели.

И только нам удалось вылезти на свет божий и отойти всего на несколько метров, как, откуда ни возьмись, налетел целый взвод патрульных милиционеров на коньках.

– Ага, это вы тут деньги сшибаете? – истошно заорали стражи порядка. – Нам прохожие сказали!

Наверное, там еще кто-то был, мы в потемках не увидели.

– Нет, это другие! – обрадованно заголосил Фишов. – Там мужики здоровые, все в наколках!

Услышав про наколки, милиционеры сделали охотничью стойку, дружно расстегнули кобуру и на хорошей скорости помчались на штурм туалета. Мы благоразумно укатили оттуда подальше. С того дня я опять завязал с курением. Уж больно хлопотное это занятие.

По-настоящему я стал курить из-за Аси.

– Алешка, давай собирайся и приезжай завтра часикам к двенадцати, – позвонила тогда Ася, – тем более что и Юрка будет. Очень хочется, чтобы ты на него взглянул и все, что увидишь, обязательно потом мне рассказал!

Я и поехал.

Ася продолжала жить на Фрунзенской набережной с бабушкой и дедушкой. Собственно, она всегда жила с бабушкой и дедушкой. Сначала и я жил вместе с ними, но, когда закончил третий класс, папа и мама получили отдельную квартиру на “Семеновской”. А пока переезжали, взяли и развелись. Так часто бывает, когда вроде жизнь меняется к лучшему, выясняется, что хорошо бы все оставалось как прежде.