Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН

Он нагнулся и достал из глубины сейфа маленькое полотно маслом, представляющее женщину на берегу.

— Кройер? — спросил Иоаким.

— Есть ещё два таких. У него был период, когда он специализировался на датчанах… вернее, на втором золотом веке датской живописи, поскольку ему пришлось реставрировать очень много таких работ. Проблема заключалась только в поисках доверчивых покупателей.

Георг достал ещё два полотна, тоже, по-видимому, написанных в Скагене.

— Первый международный заказ пришёл Виктору как раз из Копенгагена, из собрания Хиршпрунга.

— Где он всему этому научился?

— Для начала — в Берлине. Там он сделал свои первые фальсификации. Но война начала ставить нам палки в колёса.

— Мой отец был в Англии во время войны. Во флоте. А под конец ему не повезло. Оказался в немецком плену.

Георг погладил покрытый старческими пятнами лысый череп.

— Ваш отец никогда не покидал Германию. В последние годы войны он и в самом деле был в лагере. Его осудили за то, что тогда называлось содомией. Такой приговор — разврат с мужчинами — означал при нацистах верную смерть. Но Виктору повезло… можно сказать, подделки спасли ему жизнь… Всё в жизни взаимосвязано, — сказал Георг и посмотрел на фальшивого Дюрера. — За каждым мазком скрывается личная история. Дюрер, Буше, Кройер… После войны у Виктора был роман с молодым коллекционером в Стокгольме. Виктор рассказывал, что у того в спальне висела копия дюреровской «Купальни».

Он достал из сейфа последнюю картину. Это была темпера, примерно шестьдесят на шестьдесят, написанная на старинной доске. На опушке в тени пинии двое юношей перебрасываются яблоком. Один из них, несомненно, похож на Виктора. Другой на голову выше. Чёрные, блестящие, похожие на лесных слизняков локоны, очень красивое лицо.

— Картина изображает вашего отца и его первую любовь. Но подписана она Бацци.

— Кем, сказали вы?

— Джованни Антонио Бацци. Очень известная фигура Ренессанса. Если вы спросите меня, я скажу, что он не слабее Микельанджело. Он избрал себе псевдоним Il Sodoma, Содомист. Были эпохи, куда более терпимые к сексуальным меньшинствам, чем та, в которой довелось жить мне и вашему отцу… Но эта подделка — само совершенство! Я бы сам мог её купить, если бы у меня было много миллионов и я бы не знал, что это работа вашего отца.

Иоаким вжался в кресло. Он тосковал по ситодону.

— Вы сказали, что отец попал в лагерь потому, что был гомосексуален. И ему в чём-то повезло…

— Вот именно. Мы оба оказались не по своей воле вовлечены в историю… так называемая «операция «Андреас»». Может быть, вы слышали краем уха, как нацисты собирались развалить британскую экономику при помощи фальшивых фунтов стерлингов? Лучших фальсификаторов со всей Германии собрали в одном месте, чтобы они работали фальшивомонетчиками. Несколько человек были гомосексуалами.

Я вам не верю, хотел сказать Иоаким. Но вместо этого, в наступившей внезапно тишине, в странной дыре времени, куда, как ему вдруг показалось, уместилась вся жизнь его отца, он тихо спросил:

— А от чего умер мой отец? Его врач утверждает, что от отравления…

— Кто знает? Вряд ли… Он слишком хорошо разбирался в материалах и был очень осторожен… Скорее всего от старости… или от воспоминаний. Некоторые из них были слишком тяжелы, чтобы всё время носить их с собой.

— Он уничтожил массу картин в квартире перед смертью. Я не могу понять почему, пусть даже речь идёт о подделках.

Георг улыбнулся ему тепло и ласково, как улыбаются детям самых дорогих друзей. И Иоаким понял — да, этот человек действительно был очень близок с его отцом.

— Ваш отец, как это ни парадоксально, был невероятно совестливым человеком. Думаю, он заботился о своей посмертной репутации.

— А что вы знаете о моей матери?

— Почти ничего. Там какая-то запутанная история.

Георг посмотрел на прислонённые к сейфу картины.

— Я почти уверен — то, что вы перед собой видите, можно обратить в хорошие деньги, если найти правильного покупателя. Думаю, это всё, что осталось от вашего наследства. Если бы я не дал себе слово уйти на пенсию, я бы вам помог продать эти картины. Но моё сотрудничество с Виктором с этой минуты завершено.

Странно, за несколько минут до смерти Виктор Кунцельманн вспомнил именно этот короткий марш-бросок шестьдесят четыре года назад. От грузовика до ворот лагеря. Приближающийся конец жестоко выудил этот эпизод из сумерек памяти, как пасторальную открытку из ада.