— Ты спрашиваешь, что ты мне сделал, старый Ванг–Фо? — переспросил император, вытягивая свою хрупкую шею к ожидавшему его слов старику. — Я скажу тебе. Но поскольку чей–либо яд может проникнуть в нас лишь девятью путями, я должен показать твою вину и провести тебя по коридорам памяти, рассказав историю моей жизни. Мой отец поместил коллекцию твоих произведений в самой секретной части дворца, поскольку считал, что изображенные тобою лица не должны рассматриваться невеждами, в присутствии которых они не могут опустить глаза. В этих залах, старый Ванг–Фо, я и был воспитан, так как меня растили в строгом одиночестве. А чтобы уберечь во мне непорочность от загрязнения человеческими душами, от меня удалили бурлящий поток моих подданных, и никому не позволялось даже пройти мимо моего порога из страха, что тень от мужчины или от женщины может упасть на меня. Несколько старых слуг, которых мне оставили, показывались как можно реже; часы протекали в замкнутом круге, краски твоих работ оживали с рассветом и угасали в сумерках. Ночью, когда мне не спалось, я смотрел на них, и так, почти десять лет подряд, я смотрел на них каждую ночь. Днем, сидя на ковре, узоры которого я знал наизусть, и положив пустые ладони на покрытые желтым шелком колени, я грезил о наслаждениях, уготованных мне в будущем. Я представлял себе мир, с царством Хань посередине, похожим на безликую и полую поверхность ладони, изборожденную роковыми линиями Пяти Потоков. Вокруг простиралось порождающее чудовищ море, а еще дальше высились горы, поддерживающие небо. И чтобы легче было вообразить все это, я обращался к твоим образам. Ты заставил меня поверить, что море похоже на покрывающую твои полотна водную пелену — такую голубую, что упавший в нее камень должен превратиться в сапфир; что женщины раскрываются и закрываются, как цветы, подобно несомым ветром по аллеям твоих садов созданиям; что молодые воины с тонкой талией, охраняющие пограничные крепости, сами являются стрелами, способными пронзить вам сердце.
В шестнадцать лет я увидел, как распахнулись ворота, отделявшие меня от мира; я поднялся на террасу дворца, чтобы полюбоваться облаками, но они были куда менее красивы, чем облака твоих закатов. Я приказал подать носилки и, трясясь на дорогах, представлявших собой, как оказалось, лишь грязь и камни, я объездил все провинции империи, не обнаружив твоих садов, где обитают девушки, подобные светлячкам, — твои девушки, самое тело которых сравнимо с садом. Усеявшие берега острые камни отвратили меня от океана; кровь истязаемых на пытках оказалась не так ала, как гранат на твоих полотнах; в деревнях мошкара не давала мне полюбоваться красою рисовых полей; плоть живых женщин стала мне отвратительна, как мертвое мясо, подвешенное на крючках у лавочников; меня тошнило от зычного хохота моих солдат. Ты лгал мне, Ванг–Фо, старый мошенник: мир — это скопление случайных пятен, которыми забрызгал пустоту обезумевший художник и которые мы всю жизнь смываем своими слезами. Царство Хань — отнюдь не самая прекрасная страна, а я — не настоящий император. Единственная империя, над которой имеет смысл царствовать, это та, в которую тебя, старый Ванг, приводит дорога Тысячи Поворотов и Десяти Тысяч Цветов. Ты один безмятежно царствуешь над вершинами, покрытыми таким снегом, который вовек не растает, и над полянами нарциссов, которые никогда не увянут. Вот поэтому, Ванг–Фо, я раздумывал, какую казнь уготовить тебе — тебе, чье чародейство внушило мне отвращение к тому, чем я владею, и жажду того, чего у меня не будет. И, чтобы заключить тебя в ту единственную темницу, откуда ты не найдешь выхода, тебе выжгут глаза.
Потому что твои глаза, Ванг–Фо, это волшебные двери, через которые ты проникаешь в свое царство. И, поскольку твои руки — это две дороги с десятью ответвлениями, уводящими в сердце твоей империи, тебе их отсекут. Все ли ты понял, старый Ванг–Фо?
Услышав приговор, ученик Линг выхватил из–за пояса свой зазубренный нож и бросился на императора. Два стражника схватили его. Сын Небес улыбнулся и добавил со вздохом:
— И еще я ненавижу тебя, старый Ванг–Фо, за то, что ты умел внушать к себе любовь. Убейте эту собаку.
Линг отпрыгнул вперед, для того чтобы его кровь не забрызгала учителю платье. Один из солдат поднял саблю, и голова Линга отделилась от шеи, подобно срезанному цветку. Слуги вынесли тело, и Ванг–Фо в своем отчаяньи залюбовался прекрасным алым пятном, оставленным его учеником на зеленоватых плитах пола.
Читать дальше