Мария Метлицкая - И шарик вернется…

Светик вернулась с юга загорелая и прекрасная. Ее «опекун», как она звала своего любовника, всей свежей красоты не увидел, был в командировке.

Светик скучала. Съездила к маме — там та же картина. Можно было и не приезжать. Мать ее не узнавала. Или делала вид. Кто ее знает?

Однажды вечером попалась на глаза визитка Брусницкого. От нечего делать позвонила. Он, кажется, обрадовался, пригласил на чай. Светик посмотрела на часы и зевнула — нет, сегодня поздно. Неохота. Договорились на завтра.

Он то ли шутя, то ли серьезно сказал, что попробует до завтра дожить.

«Ну попробуй, доживи, не окочурься!» — мрачно подумала она.

У Зои начался производственный роман с главврачом. Взгляды на жизнь у них вполне совпадали, а вдвоем легче — и больницу поднимать, да и вообще — по жизни. Он был женат, давно, с комсомольской юности. Жена — чиновник в Министерстве образования. Отношения чисто деловые — никаких чувств не осталось и в помине. Да их особо никогда и не было. Жили как соседи: разговаривали односложно, давно, лет десять, спали в разных комнатах. Дети — сын и дочь — выросли и жили своей жизнью. У него — работа, работа и работа. Ничего для души. А тут такой подарок! Он уже и не мечтал. Зоя — умница, соратница, молодая, стройная, симпатичная, принципиальная, честная. На все — свое мнение. Пусть ее не любят, но уж точно — уважают и считаются. А кого из начальства, тем более строгого и бескомпромиссного, любят? Да и зачем им любовь подчиненных? Порядок нужен, порядок. Порядок он любил больше всего.

Зоя боялась огласки, для ее безупречной репутации это было ни к чему. Была ли она влюблена? Да нет, пожалуй, нет. Но он был ее человек — без рефлексий и интеллигентских закидонов и вполне приятен как мужчина, а главное — понятен и близок как человек. В общем, все сложилось.

Что ж, каждый человек имеет право на счастье!

Беда. Опять беда. А ведь только наладилась жизнь! Умерла тетя Тоня. Вроде и не болела ничем, а утром не проснулась. Хоронили ее всем кладбищем. Место выделили — и на том спасибо. Далеко, правда, на самом краю, у забора, почти у Окружной. Шура думала: «Вот и еще одна ее могилка прибавилась. Будет теперь и к тете Тоне ходить. Царствие ей небесное! Сколько добра сделала! Никто и никогда не делал мне столько добра! А тут — чужой человек!»

Но не тут-то было! Тетки кладбищенские быстро Шуру поперли, уже через два дня после похорон. Могилки тети-Тонины между собой поделили, шакалихи ненасытные. Одна за Шуру пробовала заступиться: «Сирота ведь, с ребенком больным». Но на нее цыкнули, и она быстро заткнулась. Свою бы работу не потерять, а то захлопочется, и ее попрут. Бабы тут жесткие, у всех своих бед по горло. Так за свои места держатся — из рук не вырвешь!

Шура просидела дома три дня, глядела в одну точку, не ела, не пила. А потом как очнулась — у нее ведь сын! Какое она имеет право раскисать! Поехала в интернат, рассказала про свою беду. А директриса ей:

– Вот, дурочка, расстроилась! Иди к нам нянечкой. И при Петруше будешь, и сытая. Деньги, конечно, маленькие — но все работа. И ты для нас — не чужая.

Вот и выход нашелся! Все-таки есть Бог на свете!

Андрей ушел из семьи. Случилось это через год и три месяца после их с Таней знакомства. Это время было для Тани и самым горьким, и самым сладким, но дальше так было уже невозможно — это понимали оба. Измучились — от вранья, обид, неопределенности. Каждую минуту Андрей рвался к Тане. Она его ждала — тоже каждую минуту, стояла у двери. Как он вырывался к ней, что врал, она не спрашивала. Видела только, как ему тяжело. А ей? Она тоже страдала. Неотъемлемое чувство вины — перед той женщиной, перед его дочкой. Успокоилась только, когда его бывшая вышла замуж, кстати, через полтора года после расставания. С дочкой Андрей виделся, Таня покупала ей подарки, но дома у них она не бывала. Андрей говорил — рано, а Таня и не настаивала — сама боялась, а вдруг у нее с девочкой не сложится?

А вот у Андрея с Кирюшкой отношения сложились сразу. С первого дня. Кирюшка истосковался по мужскому влиянию. Андрей целовал его на ночь, читал книжки, клеил модели бригантин, ходил с ним в музей. Кирюшка тогда увлекался Наполеоном — как всегда, с головой и с полным погружением. Поехали в Бородино — на представление. Сын был счастлив. А Таня? Странные существа — женщины! При абсолютной любви, при сумасшедшей страсти, уважении и восхищении какая-то необъяснимая, непонятная тоска, даже слезы. Почему? В чем причина? Может, просто обвыкались друг с другом? Притирались? Таня отвыкла от семьи, он привыкал к новой. Наверное, так.