Колум Маккэнн - И пусть вращается прекрасный мир

— Окружной прокурор надеялся, что газетчики не подведут, — сказал он. — Все в городе говорят об этом парне. То есть нам нельзя было просто упечь его в тюрьму или как-то. К тому же Портовое управление рассчитывало привлечь внимание, заполнить башни людьми. Они ведь наполовину пусты. Любая пресса была бы как нельзя кстати. Но нам нужно было провести слушание, предъявить обвинение, понимаешь? Придумать что-то необыкновенное.

— Да, — сказала Клэр.

— В общем, он признал себя виновным, и я присудил штраф: по пенни за этаж.

— Ясно.

— Пенни за этаж, Клэр. Я оштрафовал его на доллар десять центов. Сто десять этажей! Ты поняла? Окружной прокурор был в экстазе. Погоди, сама прочтешь. В завтрашнем выпуске «Нью-Йорк таймс».

Он отошел к бару в рубашке, расстегнутой до пупа. Дряблая грудь на виду. Плеснул в бокал янтарного цвета жидкости, глубоко вдохнул аромат, тяжело выдохнул.

— А еще я приговорил его к повторному выступлению.

— Еще один проход по канату? — переспросила Клэр.

— Да, да. У нас будут билеты в первый ряд. В Сентрал-парке. Для детишек. Погоди, ты еще увидишь этого чудака, Клэр. Нечто особенное.

— Он выступит снова?

— Да, да, на этот раз в безопасном месте.

Взгляд Клэр обежал комнату, словно она пыталась удержать все полотна перед глазами, мысленно сшить их вместе.

— Неплохо, а? По пенни за этаж!

Соломон громко хлопнул в ладоши, донельзя довольный собой. Клэр смотрела в пол, словно была способна видеть все внизу, до расплавленного металла в центре Земли, заглянуть в суть вещей.

— И угадай, как ему удалось перебросить свой канат? — веселился Соломон. Смеялся, прикрывая рот рукой.

— Ох, я даже не знаю, Сол.

— Попробуй угадать.

— Мне как-то все равно.

— Угадай.

— Он метнул его?

— Эта штуковина весит две сотни фунтов, Клэр. Он все рассказал мне. В суде. Завтра об этом напишут газеты. Давай же, угадывай!

— Краном или каким-то подъемником?

— Он проделал свой трюк без разрешения, Клэр. Незаметно, под покровом ночи.

— Я и вправду не знаю, Соломон. Мы сегодня встречались. Собрались тут вчетвером, и еще я, и…

— Лук и стрелы!

— …просто сидели и разговаривали, — закончила она.

— Этому молодчику надо было идти служить в «зеленые береты», [165] В армии США — десантные отряды особого назначения. — заявил он. — Я заставил его все подробно рассказать! Сначала его друг выстрелил тонкой рыболовной леской. Привязал к стреле и пустил из лука. По ветру. Верно рассчитал угол. Попал в край здания. А потом они тянули взад-вперед веревки потолще, пока те не смогли принять на себя вес. Потрясающе, правда?

— Да, — сказала Клэр.

С сухим стуком он поставил на стол свой широкий бокал, принюхался к рукаву рубашки.

— Я все-таки пойду в душ.

Подошел прямо ко мне, запахнув на ходу рубашку, но не застегивая ее. Дыхание, напоенное виски.

— Ну что ж, — сказал он. — Боже мой, мне так неловко. Признаться, я не расслышал вашего имени.

— Глория.

— Спокойной ночи, Глория.

Я сглотнула застрявший в горле комок. Он имел в виду «До свидания». Ума не приложу, какого ответа он ждал от меня, я просто пожала ему руку. Развернувшись, он вышел прямо в коридор.

— Рад был знакомству, — бросил, уходя.

Соломон мурлыкал какую-то песенку. Рано или поздно все они поворачиваются спиной. Все уходят. С евангельских времен. Я была там. Я видела. Все так и делают.

Клэр улыбнулась и поджала плечи. Я понимала, как ей хочется, чтобы муж был лучше, чем он есть, что Клэр вышла за него по какой-то весомой причине и хотела бы, чтоб эту причину видели все, но ее не оказалось на виду, а он взял да распрощался со мной, не взглянув дважды, и ей было неудобно, что так получилось, ей хотелось исправить эту ошибку. У нее горели щеки.

— Я на секундочку, — сказала она.

Ушла вслед за мужем, по коридору. Далекое бормотание голосов в спальне, шум бегущей воды. Голоса звучали то тише, то громче. Я даже удивилась, когда Соломон появился в гостиной вместе с женой, через какие-то мгновения. Его лицо смягчилось, будто всего одна минутка наедине позволила ему расслабиться, стать другим человеком. Думаю, на таких вещах и строится брак, или строился, или мог бы быть построен. Роняешь маску. Позволяешь усталости овладеть тобой. Тянешься поцеловать годы, прожитые вместе, потому что только они и имеют значение.

— Мне очень жаль ваших сыновей, — сказал он.

— Спасибо.

— Сожалею, что вел себя так бесцеремонно. Я не хотел, простите.