Давид Гроссман - Будь мне ножом

Бегая из комнаты в комнату, почти запыхавшись, неистово, совсем не в твоём ритме и, как я теперь думаю, не в тонусе, не в твоём словесном мышечном напряжении, ты будто сама испугалась того, что вот так сразу вводишь меня в вашу частную жизнь, или ты просто хотела показать мне, что тоже можешь так, как я?

Какой я идиот! Видишь, чем я недоволен?! …Да если бы я умел так обрадоваться, как ребёнок, как в первый раз, перед картиной, висящей в гостиной не один год, или из-за банки солёных огурцов, восторгаться глиняным кувшином, «большим и пузатым»…

Как приятно сейчас, откинувшись на спинку стула, рассказывать тебе о том, как почти с самого начала мне было немного стыдно перед тобой, я чувствовал свою чрезмерность (и избыточность, и буйство и т. д. и т. п.), возможно потому, что в тот вечер я увидел, насколько ты погружена в себя, и что тебе довольно общества самой себя; в тебе было что-то чистое и цельное, аскетизм, почти упрёк, упрёк мне, совсем незнакомому, и вдруг — этот оживлённый дом.

Но с другой стороны, это меня успокаивает и даёт ещё одно подтверждение моему предположению в отношении нас обоих. Возможно, подтверждение само по себе не слишком красивое, возможно, что тебя оно не обрадует, я тоже не очень горжусь, ощущая это в себе, но что, если именно потому, что я нашёл это и у тебя тоже…

Надеюсь, ты не обиделась. Это вовсе не критика твоего вкуса. Пойми, что не «вкус» или «отсутствие вкуса» занимают меня сейчас, а лишь признаки нашего сходства во всём, в большом и малом, и так же отношение к тому загадочному и деликатному, что называется «чувством меры». Я говорю о сходстве, присущем, например, двум чашкам, расколотым в одном и том же месте…

Яир

Записать все эти мгновения на протяжении дня будет, конечно, невозможно, но мне понравилось, что ты употребила слово «встреча», чтобы это описать. Наша с тобой встреча…

Например, этим утром. В постоянной пробке перед перекрёстком Ганот впереди меня ползла большая «Вольво» с мальчуганом на заднем сиденье. Он махал рукой всем водителям. Нас было пятеро в машинах вокруг него, и ни у одного из нас не дрогнул мускул на лице, никто не подал виду, что заметил его. Мальчик ещё некоторое время поулыбался, на что-то надеясь. Что-то застенчивое и хрупкое было в его улыбке.

Я стоял перед дилеммой: если я помашу ему в ответ, он сразу узнает, что я только притворяюсь взрослым. Что я слабое звено в окружающей его цепи. И тогда он может начать строить мне гримасы и сразу же превратит меня в посмешище для всей пробки. Из-за той самой ранимой линии рта он и не сможет упустить такую возможность стать сильнее.

Я посоветовался с тобой (то есть, мы «встретились»). Узнал твоё мнение. Улыбнулся ему. Помахал. Увидел, как широко он улыбнулся от счастья, почти не веря, что с ним такое произошло… Он тут же рассказал сидевшему за рулём отцу, и тот посмотрел на меня в зеркало долгим взглядом. Я бросил взгляд по сторонам, и догадался, что думают обо мне другие водители.

И ещё я подумал, что если бы среди них была женщина, она улыбнулась бы ему, освободив меня от необходимости это делать.

И снова, второй раз сегодня: с добрым утром!

Забавно, что ты не сразу отвечаешь на прямые вопросы (скажем, по поводу того, что я писал о твоём доме). Но я уже знаю, что через два-три письма я получу ответ, прямой или косвенный, хотя иногда и не получаю. Так ты, очевидно, задаёшь собственный маршрут и ритм, чтобы не дать мне захватить лидерство… Но ты задала вопрос, и, несмотря на все предпосланные ему оговорки, я могу ответить на него просто: я действительно хочу ещё одного ребёнка. Даже ещё троих, почему бы и нет, чтобы идти по улице, подобно утке, с живым пищащим выводком — нет большего богатства, чем это. Но в теперешней ситуации, раз уж ты спросила, даже ещё одного мне будет достаточно.

Достаточно для чего? Трудно сказать.

Может быть, чтобы превратить нас в семью. Потому что мы ещё не семья.

Ладно, это немного удивило даже меня самого. Но всё же отошлю.

Я.

Не то, чтобы мы жили плохо, мы трое (мне нужно, чтобы ты это поняла). И всё же, пока мы всего лишь три человека, прекрасно живущие вместе, даже в любви и дружбе (но, как известно, треугольник — очень неустойчивая геометрическая фигура).

Почти полночь.

Если бы у меня была дочка! Ничего на свете, кажется, не желал бы я сильнее этого, — маленькая нежная девочка, сладкая, как мёд. (И ещё я думаю, какая из меня получилась бы девочка, мой законный женский вариант, увидеть бы, как будут сосуществовать все части тела, локти и груди… А вдруг она как-то, самим своим существованием, сумеет уладить тот затяжной конфликт, разговор о котором у нас ещё впереди…)