Игорь Удачин - Встретимся в Эмпиреях

Бедлам в голове, и только. А начинается все с чепухи. С желания покоя на один-единственный вечер. Вот он наступает, пожалуйста — заказывали? Но ты вдруг сам не знаешь, что тебе с таким приторным, непривычным, как против шерсти зачесанным вечером делать. Можно подумать, ножницами — чик! — отхватили от календаря и выкинули в неосязаемое безвременье. Сам себе кажешься инопланетянином. Сам себя, напасть какая-то, перестаешь понимать. И все не так. Будто вышел из комнаты с устроенным порядком, вернулся обратно — а все предметы на новых местах. Поди разберись, где что лежит…

С час назад в гости заглянул Демон и предпринял благородную попытку меня расшевелить. Хорошие друзья всегда почуют, если что-то с тобой не то. Оно так и есть. Целый день я послушно отвечаю на телефонные звонки, но угадав голос Виктории, Демона или Сливы, мямлю какую-то халтурную чушь и никак не определюсь: то ли нездоровится мне, то ли я чем-то занят… Со стороны могло померещиться ― искусственно к себе интерес подогреваю; опять, мол, голову запрудило чем-то хитровывернутым. На самом же деле — ничего подобного, и вряд ли друзья так между собой решили. Но «разведка» для общего спокойствия все-таки наведалась.

Демон держится непринужденно. То посмеивается, то резкость какую-нибудь выдаст — но все к месту. Попиваем принесенное им пиво, грызем соломку, разговариваем. Правда, собеседник сейчас из меня не ахти какой, по-прежнему забирают собственные мысли. Полукосмические, полу… клинические.

— У тебя такое лицо, Гоголь! Ты бы себя видел сейчас! О чем ты думаешь, черт подери? — не вытерпел в какой-то момент Демон и, дернув головой, громко икнул.

О чем. Начни рассказывать, о чем я думаю, и мы оба покроемся плесенью. Куда лучше промолчать. Тем более что такие вопросы не висят в воздухе подолгу. Не ответишь ничего — ну и что. Растворятся и не вспомнятся уже через минуту…

— Да-а, — упрямо не сводя с меня глаз, протягивает Демон, и это его «да», несомненно, предлагалось истолковать как «тяжелый случай» или «бывает».

Демон поднимается с дивана. Вздыхает, тянет руку за сигаретами. При этом неловко задевает локтем пивной баллон, и тот с шумом опрокидывается. Шипя и пенясь, по полу растекается пиво. Демон суетится: неуклюже хватает баллон, снова роняет его, опять подхватывает — пивная лужа очень быстро достигает внушительных размеров, а эти клокочущие хлопья пены прямо-таки устрашают.

— Армагеддон! — хлопает себя по щекам Демон. — Ар-ма-гед-дон…

— Безрукий ты, что ли, — лениво замечаю я. Хоть что-то наконец выводит меня из опостылевшей абстракции.

— Где у тебя тряпка? — выражение лица у Демона до комичности виноватое.

— Посмотри под ванной в тазике.

Демон уходит, но возвращается почти тут же.

— У тебя в тазу нет тряпки, там только мочалка, — возмущенно демонстрирует мне свою находку. — Кто, по-твоему, мочалкой пиво собирает?

— Ты.

— Я. Зашибись. — Демон с оскорбленным видом опускается на колени и начинает возить мочалкой по полу.

— У тебя неплохо получается, — нахожу в себе силы съязвить снова.

— Был бы признателен, если бы ты заткнулся. Трудно поверить, что минуту назад твое молчание меня удручало…

Когда Демон уходит в ванную выжать мочалку, задевает ногой телефон, стоящий на полу, и скидывает трубку с базы.

— Положи трубку, — бросаю ему вслед.

Делает вид, что не слышит. Вот опять возвращается в комнату.

— Положи трубку на место.

Теперь в открытую игнорирует мое замечание. В отместку, понимаю.

— Не припомню, чтобы ты мыл у меня полы, — сипит себе под нос, усердно борясь с пивной лужей-страшилищем.

— Я никогда не проливал у тебя пива.

— Резонно, — соглашается Демон, вновь отправляясь в ванную.

— Положи трубку!

Через минуту он снова здесь.

— Что ты разнервничался, не пойму?

— Твоя же мамаша сейчас названивает узнать, что там с ее оболтусом — и гудки считает.

— С каких это пор ты так обо мне заботишься?

— Я забочусь о том, чтобы телефонная трубка лежала на предназначенном для нее месте.

Демон как бы между прочим вешает трубку и снова удаляется в ванную.

Пол вытерт. Демон вышагивает из коридора с победоносно выпяченной грудью и вольготно разваливается на диване. Но расслабиться, упиваясь демонстрируемой непринужденностью, ему уже не даю.

— Ты можешь остаться — ложись тогда в другой комнате (дело обычное: когда отец работал «в ночь», Демон частенько ютился у меня); или же — тебе пора. Я хочу пописать, — объявляю я. Как-то ультимативно прозвучало, не совсем хорошо…