Дмитрий Данилов - Черный и зеленый

Девки вдруг вскочили и куда-то быстро пошли — может быть, купить еще семечек или «взять пивка». Тепловоз, который маневрировал, коротко свистнул и потащил пятивагонный состав в поля, к деревенькам, к небольшому городу, до которого пятьдесят километров. Вагоны погромыхали на стрелках, и три тусклых красных хвостовых огонька медленно уплыли за пологий поворот.

Минут через пять вернулись девки, с пополненным запасом семечек и «пивком». Опять расположились на лавке. Хлебали, грызли, ставили бутылки на землю, плевали, стряхивали, часть шелухи попадала на бутылки, и они брали их опять и отхлебывали, и опять шурик приедет, вот тот чувак и новый хахаль.

Тапов попытался было почитать неинтересную книгу, чтобы немного развеяться, но из этой затеи ничего не вышло. Непрерывно стреляющие, размышляющие и ударяющие друг друга по лицам герои распадались на фрагменты, и уже было непонятно, кто кому причинил моральный ущерб, почему Павлов недополучил прибыль и на чьей свежей могиле с двухметровым гранитным памятником молодые люди волевой наружности пьют водку из пластмассовых стаканчиков и клянутся отомстить.

К девкам подошел молодой человек с задатками волевой наружности, почти как те молодые люди в неинтересной книге, только какой-то замызганный, наверное, Шурик, ведь он должен был прийти, это предсказывали девки, и вот он пришел, а может быть, это был новый хахаль, или они оба в одном лице и теле, и девки радостно загалдели, и Шурик (и/или новый хахаль) сдержанно отвечал и сплевывал, и они все вчетвером пошли к автомобилю ВАЗ-2106, из которого доносилась громкая ритмичная музыка и на котором, собственно, и приехал этот человек, совмещающий в себе функции Шурика и нового хахаля, и они все туда сели, молодой человек на водительское место, одна девка на переднее пассажирское сиденье, а две другие — на заднее, и всем было весело и удобно, и они уехали.

Мимо станции, не останавливаясь, проехал грохочущий грузовой поезд, почти бесконечная последовательность вагонов. Темнело, приближалось время пассажирских поездов, в первый из которых сядет Тапов и поедет в Москву. Тапов с вялым удовольствием думал о том, как ляжет на верхнюю полку и уснет, и как утром будет проезжать мимо покосившихся деревянных домиков поселка Ухтомский, мимо суетливого Выхино, мимо дикой станции Фрезер, по мосту через Яузу, и как въедет под крышу Казанского вокзала, как придет домой, как Марья будет поить его чаем и ни о чем не спрашивать.

Пришли какие-то другие девки и сели на ту же скамейку, на которой сидели те, предыдущие девки. Этих тоже было три, но они уже не грызли семечки, а только тихонько прихлебывали пиво и о чем-то вполголоса разговаривали. Их практически не было слышно, и только однажды до Тапова донеслось магическое слово «шурик».

Тапов сидел в приятной вечерней тишине и вспоминал митрофановскую траву, качающуюся на слабом ветру, ее широкие, мощные зеленые травинки, излучающие силу и странный сладковатый запах. Откуда-то появился другой маневровый тепловоз и принялся растаскивать скопление коричневых товарных вагонов. Тапову вспомнились фольклорно-маразматические рассказы Митрофана про отца-машиниста на сортировочной станции и маму-медсестру, и опять вспомнилась невиданная вертикальная трава, тянущиеся к небу широкие сильные травинки.

До московского поезда оставался один час.

Бывает так, что уже пора уходить, чего сидеть, надо идти, да, все уже обсудили или все гости разошлись или просто время уже, пора, пора идти, а человек понимает, что пора уходить, но что-то медлит, то ли сказать что-то еще надо, недоговоренность какая-то, или просто хорошо и не хочется уходить, еще бы посидеть, но надо уходить, надо, и человек тогда встает и начинает уходить, начинается процесс ухода, он идет сначала в туалет, потом в ванную комнату, моет руки, вытирает их полотенцем, потом в маленьком коридорчике начинается суета, суета, обувается, завязывает шнурки, они не завязываются, он завязывает, а другой человек, который провожает, вышел проводить и теперь стоит и смотрит, как тот, первый человек, собирается, завязывает шнурки, надевает верхнюю одежду, берет с собой какой-то сверток, который ему дал второй человек, подарил что-то может, или книжку дал почитать или видеокассету посмотреть или компакт-диск послушать, и еще что-то берет, зонтик может, или трость какую-нибудь, и вот наконец он все взял, собрал, надел и обулся, надо прощаться, человек говорит формальные, ничего не значащие слова, что-то вроде пока или спасибо или ну пока или созвонимся или я позвоню, эти слова совершенно не обязательно говорить, в них не содержится вообще никакой информации, но их надо сказать, потому что если ничего не сказать, просто повернуться и уйти, то некрасиво получится, хотя по смыслу верно, а второй человек шелестящим эхом повторяет слова первого человека, и они совершают какой-то физический контакт, тут возможны варианты, целуют друг друга в лица или в руки или обнимают или обмениваются рукопожатием, а иногда и все эти варианты вместе или два или три из четырех, а если вообще ничего такого не происходит, то, значит, отношения людей носят поверхностный характер или они поссорились, первый человек открывает дверь, или ее открывает второй человек, потому что там надо знать, как замки открываются, первый человек еще раз оборачивается и говорит пока или удачи или созвонимся или позвони мне, и наконец уходит, а второй человек закрывает дверь, закрывает дверь, закрывает дверь и остается дома.