Дмитрий Данилов - Черный и зеленый

Однажды по телевизору показали, как один выдающийся каскадер привязал себя прочными ремнями к корпусу небольшого самолета, а рядом укрепил видеокамеру, чтобы она снимала его полет. В полете прочные ремни развязались, и каскадер повис на руках, и вот он раскачивается, раскачивается, а камера все это снимает, и каскадер сорвался с огромной высоты и разбился, а камера все это запечатлела, и потом смерть каскадера показали по телевизору.

Что же делать, надо идти. Надо идти.

Он еще даже не принимал душ. Проснулся, встал, надел трусы, тренировочные штаны, футболку и приступил к маете.

Принять, что ли, душ. Или так пойти. Какая разница. Раньше люди мылись раз в неделю в бане, по субботам. А в остальные дни только умывались и чистили зубы. И ничего.

Если мыться один раз в неделю, то организм подстраивается, и в первые три дня после бани не воняет. А вот уже день на четвертый-пятый начинает пованивать. А там, глядишь, снова суббота, снова баня, и организм опять не воняет. И нормально.

Николай Степанович опять подошел к окну. Около дома напротив остановилась машина и из нее вышел человек.

Какой-то человек вышел из подъезда и пошел по тротуару.

Что им сказать. Что сказать, если они спросят. Сказать-то нечего.

Порвать на груди рубашку, забиться в истерике, орать я сволочь, я дурак, я говно последнее.

Режьте меня на куски, стреляйте, порвать на груди рубашку, забиться в истерике.

Это не выход.

Простите, войдите в мое положение, дайте мне еще один шанс, один только шанс, дайте мне возможность искупить.

Какая гадость.

Ладно.

Какая-то женщина в доме напротив моет окно.

Однажды в детстве он подошел к краю обрыва и посмотрел вниз с огромной высоты.

Однажды в детстве его сильно побил отец за одно плохое дело.

Однажды в детстве он почувствовал абсолютное беспричинное счастье, и это больше не повторялось.

Что же им сказать. Что сказать. Нечего сказать. Ладно. Надо идти.

Вошла Нина Петровна.

Поел бы яичницу-то.

Да, да.

Снял тренировочные штаны, надел носки, брюки, рубашку, джемпер.

Вышел в коридор. Надел ботинки, куртку. Паспорт, ключи, немного денег, проездной.

Пока.

Иди с Богом. Так и не поел.

Да, да.

Можно на лифте, но лучше по лестнице, лифт тесный, вонючий, и всего четвертый этаж, лучше по лестнице.

Эта небольшая улица называется улица Маяковского, а раньше она называлась Надеждинская улица. Почти всем улицам вернули старые названия, а эта так и осталась улицей Маяковского.

На Надеждинской улице (улице Маяковского) в доме № 11 жил Д. Хармс.

Тихая улица, тихие маленькие магазины, тихие дома, а вот уже Невский, большой и вовсе не тихий, и Николай Степанович, как это обычно пишут писатели в литературных произведениях, «растворился в толпе».

Нина Петровна собралась было совершить какое-нибудь привычное хозяйственное действие, но вместо этого подошла к окну.

Какая-то женщина в доме напротив моет окно.

Нина Петровна смотрит в окно и вяло думает о Николае Степановиче, о яичнице и о чем-то смутно-тревожном, для обозначения чего в ее небогатом лексиконе нет подходящих слов.

Маленькие темные квартиры. Однокомнатные, двухкомнатные, редко — трехкомнатные. Квартиры в так называемых хрущевских или брежневских домах, хотя выражение «брежневский дом» почему-то не прижилось. «Сталинский дом» — это дом, построенный при Сталине, кирпичный, с толстыми стенами и высокими потолками, прочный и, возможно, красивый. «Хрущевский дом» — это дом, построенный при Хрущеве, пятиэтажный и убогий, с низкими потолками, такие дома считаются некрасивыми, хотя они и не лишены какого-то особого очарования, и сейчас, когда прошли десятилетия, можно сказать, что они прекрасны. А дома, построенные при Брежневе, почему-то обычно не называются брежневскими домами, это странно, ведь они построены при Брежневе, но вот как-то не сложилось в народе так их называть.

Маленькие темные квартиры в хрущевских и брежневских домах. В них всегда темно. Из окон видны только деревья. Зимой — бесконечные переплетения голых веток на фоне бледно-серого неба, летом — сплошная невыносимая зелень деревьев, сквозь которую лишь иногда можно увидеть, что где-то там тоже небо, то есть в ясный летний солнечный день можно понять, что там, за окном, светло, потому что где-то там есть солнце и голубое небо, но здесь, в квартире, темно, всегда темно. И даже если зажечь все осветительные приборы, будет темно, потому что этих приборов мало и все они ветхие и маломощные, под потолком тусклая лампочка в40 ватт (такие бывают?), и в углу мрачный траурный торшер, и железная настольная лампа на столе, произведенная в 60-х гг. XX в., она уже не работает, а в торшере тоже лампочка 40 ватт, вот и весь свет, темно, темно.