Томас Хюрлиман - Сорок роз

«10 ноября.

Чаепитие с бароном. Совместная прогулка (чуть не написала: в парк!) к котловану. Внизу живой ковер — сплошные птицы. Как на моих птицефабриках, заметил барон.

Из книжного ковчега по-прежнему ответа нет».

«Воскресенье, первое из предрождественских.

Со вчерашнего дня идет снег.

Конечно, я знаю, что менора, которую я достала с чердака и поставила на буфет, должна напоминать о разрушении Иерусалимского храма… но мне кажется, ты, дорогой папá, не возражаешь, что я использую твой подсвечник как предрождественский декор.

Вчера кино, потом яхт-клуб.

Все дамы были у ног Майера, в том числе и Мюллерша. Под конец я осталась в баре наедине с Оскаром, болтала всякий вздор про мировой дух. Черт, выходит, ты социалистка! — одобрительно заметил он.

À propos [64] Кстати (фр.). о диалектическом процессе: ту, что живет внутри, я окрестила Звездной Марией, ту, что вовне, — Марией Зеркальной».

— Счастливого Рождества! — весело воскликнула Мария, радушно встречая брата.

После операции он очков не носил, только монокль в левом глазу. Поскольку же похудел, шея легко помещалась в тесном вороте, и Мария вдруг словно бы поняла, отчего он стал священником: из-за костюма! Острие ножниц, проткнувшее горло деду, Шелковому Кацу, нипочем не пробьет стоячий ворот сутаны.

— Мария, — сказал брат, — ты чудесно выглядишь. Когда они вырубили аллею?

Не дожидаясь ответа, он в своих туфлях с пряжками процокал по до блеска натертому паркету в гостиную, сел на канапе, полюбовался елкой и, по обыкновению, позволил Луизе ухаживать за собой. Она забрала у него шляпу, отнесла багаж наверх, в его комнату, где до сих пор стоял маленький алтарь, с кубком и дарохранительницей, а в шкафу лежали матроска и круглая шапочка с синими лентами. Макс, который счел за благо деловито хохотнуть, смешал шурину мартини.

— Изумительный напиток. Поздравляю! Откуда рецепт?

— Из яхт-клуба, — объяснил Макс. Рядом со старосветским капитаном ковчега он выглядел на удивление современно, чуть ли не по-американски, будто вышел из кадра голливудского фильма. Некоторое время они молчали, как тогда, в гостевой комнате монастыря, и Марии даже не требовалось смотреть на брата, чтобы угадать его мысли. Без парка, думал он, дом сделался каким-то чужим, сиротливым.

— Это вообще не дом, — вырвалось у нее.

— А что же?

Домзолей, хотелось ей сказать, но бой часов Святого Освальда пресек эту попытку. Макс беспомощно усмехнулся; он чувствовал себя неловко, меж тем как она с терпеливой улыбкой ждала, когда часы в гостиной перестанут шипеть. Наконец послышалось натужное пыхтение, потом дребезжание, и — дон! дон! дон! — в кацевском доме тоже сравнялось двенадцать, двенадцать часов дня, когда при жизни маман садились обедать. Поначалу все шло вполне благополучно. Макс рассказывал о своих политических успехах и признался шурину, что намерен как можно скорее выйти на национальную арену. При этом он обоснованно рассчитывает на поддержку человека, с которым знаком уже много лет, и, само собой, ему, Майеру, только на руку, что его друг и покровитель слывет во внутрипартийных кругах серым кардиналом.

— Ах, — воскликнул брат, — он случайно не лысый, этот кардинал?

Мария решила, что лучше обойтись без упоминания имени, и спросила, над чем брат сейчас работает.

— Над Августином, — ответил он.

— О, как интересно! — Она положила ладонь ему на рукав, спросила: — Ты согласен с неким Феши?

Чтобы изучить этикетку, брат вооружился моноклем, проверил год, одобрил: пить можно! — потом сказал:

— Августин, милая сестренка, не какой-нибудь нищий шпильман со скрипкой, проснувшийся после попойки в чумном рву, но Отец Церкви, которому удалось постичь сущность времени. Помнишь мой последний рождественский визит? Давным-давно. С чашкой кофе ты стояла у окна, оттопырив мизинчик, мы с папá позавтракали, он смотрел в газету, я — в молитвенник, и, возможно, ты еще не забыла, о чем мы говорили. О Боге. О существовании Бога. Бог, сказал я, есть истинное бытие. Правда, мы, люди, не способны его постичь. Почему так обстоит, я и попытался объяснить через Августина. Точнее, через его понятие времени. Еще точнее: через отсутствующее настоящее. Возможно, звучит слегка безумно, но, по-моему, Августин попал в самую точку: для нас, для людей, настоящего времени не существует.