Майя Кучерская - Современный патерик

— Хочешь научиться шить облачения? — продолжала кричать матушка, припоминая их давний с Анной разговор. — Ты у меня научишься! Завтра же пойдешь в коровник.

И кричала еще долго, приводя цитаты из святых отцов, называя Анну «свиньей», «тварью», преступницей и прочими бранными словами. Но Анна даже не заплакала. Тварь.

На следующий день она отправилась в коровник. И хоть бы что. Коровы Анну полюбили, стоило ей войти в хлев, как они начинали дружно мычать, точно приветствуя ее, а телята бросались лизать ей руки и боты. Анна же только смеялась. Так прошло несколько месяцев. Трудная работа будто не изнуряла, а только веселила ее.

Тогда Анну переселили в сырую келью, в которой капало с потолка и отслаивалась штукатурка. Анна сначала поставила тазик, а потом где-то раздобыла штукатурку и потолок залатала. Тогда матери Иоасафе тайно было поручено пускать к Анне в келью тараканов, семьями, одну за одной, но Анна называла тараканов ребятками, подкармливала хлебом, и сама же Иоасафа однажды подглядела, как вечером, незадолго до сна, тараканы по Анниной команде ровным строем отправились по подоконнику в раскрытое окошко, на растущее у кельи дерево — ночевать. Матушка игуменья в ответ на эту историю, разбив вазу, крикнула: «Бабьи басни! На улице ноябрь, ноль градусов!»

И отправила Анну на стройку, разнорабочей. Анна опять ничего. Носит в ведре цемент, лицо веселое, будто она в доме отдыха, а не на тяжкой работе. И хоть бы насморк ее прошиб! Никакого насморка. Тут игуменья подговорила сестру, в прошлом медика, исполнявшую послушание монастырского врача, повнимательней осмотреть Анну и найти у нее слабые места. Выяснилось, что в юности у Анны были нелады с сердцем. Тогда игуменья послала ее в прачечную, в пар, жар; подолгу там никто не выдерживал. Сестры работали в прачечной по жесткому графику, не больше месяца в год. Анна проработала полгода и опять как ни в чем не бывало! И стало мать Раису это ужасно мучить, что никак ей не удается довести Анну до того же состояния, что и всех. Остальные опущенные все-таки ходили бледные, изможденные, при виде матушки начинали дрожать и тут же падали на колени, хоть в грязь, хоть в снег. Только такими земными поклонами и можно было заслужить у нее прощение — это все знали. И из таких прощенных и выходили самые лучшие доносчицы.

Анна на колени не падала, кланялась матушке до земли, в ноги, как и все не опущенные, и по-прежнему... слегка улыбалась! Игуменья велела проверить, не повредилась ли послушница в уме, но самые надежные агенты донесли матушке, что Анна говорила с ними вполне разумно. А на вопрос, что является причиной ее веселого вида, отвечала, что ей, конечно, тяжело, зато совесть ее спокойна...

И тогда решилась игуменья извести ее вконец. Она вызвала к себе Анну и сказала:

— Вот тебе, Анна, задание. Рабочие никак не могут достроить просфорню, видно, бес их отводит от этого святого дела, не дает завершить работу, а работы-то там осталось на несколько часов. Вижу, что ты подвизаешься и победишь лукавого — дострой просфорню. Сроку тебе даю до завтрашнего утра. Справишься?

— Благословите! — отвечала Анна, не возражая матушке ни слова, хотя могла бы и возразить, просфорню только начали строить, и стройки там оставалось по меньшей мере на два месяца.

— Бог благословит, — отвечала матушка и перекрестила послушницу. — Если же не построишь...

Она не закончила, но в монастыре уже давно поговаривали, что две монахини, особенно не угодные матушке, куда-то пропали. Родственники монахинь подняли шум, приезжала даже милиция, только следов не нашли. Родственникам матушка сказала: «Россия большая», а милиционеры просто недолго побыли у нее в кабинете и вышли. И с тех пор никогда в монастырь не наведывались.

И вот проходит ночь, утром матушка выходит на улицу. Господи Иисусе! Стоит просфорня. И Анна выметает из нее веничком строительный мусор!

Пуще прежнего рассердилась игуменья на Анну.

— Вот тебе еще одно задание, милочка, а уж после этого походатайствую владыке о твоем постриге. Надо вырыть новый глубокий колодец, в прежнем вода стала гнить. До следующего утра должно быть все готово, не пить же сестрам гнилую воду, ты понимаешь!

— Благословите.

— Бог благословит.

Просыпается игуменья на следующее утро, а келейница подносит ей ковшик с чистой прозрачной водою.

— Матушка! Колодец готов.

Как подымется с постели матушка, как плеснет ковшик в лицо келейнице, как закричит страшным голосом: