Майя Кучерская: Современный патерик

Так оно все и шло, батюшкины взгляды ни для кого не были секретом и ничему, разумеется, не мешали — он был в почете, за выслугу лет, за то, что восстановил храм практически из руин, организовал общину сестер милосердия, ездил к заключенным. Время от времени батюшку награждали разными священническими наградами, а на тридцатилетие служения к нему в храм приехал сам патриарх.

Одно было не слава Богу: любимая и единственная батюшкина дочка рисковала остаться в девках. Кто-то ей не нравился, кому-то не нравилась она. Сыновей у батюшки не было, и он надеялся, что, может быть, хоть внук станет его преемником. Но какие уж тут внуки. А дочке уже двадцать семь, восемь, девять лет. Как вдруг сыскался жених. Да какой! Настоящий русский богатырь — косая сажень в плечах, рослый, кудри черные, глаза голубые. И умный! И работящий! И ездит на собственной машине. Но главное, от дочки батюшкиной без ума. Ну, и она к нему, конечно, не равнодушна. Вскоре приехал жених делать предложение, по-старинному так — в галстуке, с букетом алых роз. Родители с ног сбились, не знают, как ему угодить, матушка его потчует, батюшка поддерживает ученый разговор, а дочка сидит ни жива ни мертва и не шелохнется. Тут же ударили по рукам, назначили день свадьбы, обсудили разные хозяйственные дела, стоит жених уже одетый в коридоре и вдруг говорит: «Да, кстати, мама у меня еврейка, а папа русский. Я в папу пошел, и фамилия у меня его, но мама — еврейка. Это я на всякий случай сказал». И ушел.

Что тут началось! Батюшка кричит, ногами топает, дочка рыдает, матушка между ними бегает и по очереди холодное полотенце к головам прикладывает. Читатель, ты уже обо всем догадался, да? Всю ночь промолился батюшка перед иконами в белых рушниках, всю ночь просил Господа о вразумлении, а наутро, осунувшийся и бледный, вызвал дочь на кухню, обнял и говорит: «Эх, доча, доча, главное-то, чтобы ты была счастлива. Сама понимаешь, главное, чтоб человек был хороший».

Так и не отказали жениху. И никогда об этом не пожалели. Вот какие на свете бывают чудеса.

Отец Николай жил на острове. Люди ехали к нему на поезде до Пскова, потом до деревни, оттуда три километра пешком, дальше плыли на моторных лодках и катере. А зимой шли пешком по льду или катились на специальных машинах, которым не скользко ехать по льду. Во льду отражалось заходящее красное солнце.

Люди думали: «Сейчас мы увидим великого старца, и он нам все объяснит». А отец Николай говорил им: «Зачем вы приехали? Я вам все равно ничего не скажу».

Он был уже очень старенький и худой. Только руки у него были сильные, отец Николай бил ими по лбу всех глупых и непослушных. И пел песни, чисто и громко, как молодой. Отец ведь его был регентом церковного хора, и батюшка с детства любил церковное пение.

Ранней осенью, когда все разъезжались, над островом вставала тишина. Коровы лежали на песке и смотрели на серую воду. На воде качались черные лодки, кричали чайки, вдоль берега лежало много больших камней, а самый большой камень назывался Литвинов. Почему он так назывался, никто точно не знал, но все думали — потому, что когда-то тут, на острове, были литовцы. Отец Николай показывал камень всем островным гостям.

Однажды к отцу Николаю приехало несколько студентов. Паша Андреев хотел спросить его, жениться ему или нет. Но беседа шла общая, про женитьбу говорить было не кстати, студенты долго задавали батюшке разные духовные вопросы, батюшка отвечал им, и вот все начали прощаться.

Паша был в отчаянии. Тут отец Николай наклонился к нему и тихо сказал: «Женись, женись».

Одному юноше отец Николай сказал: «Будешь митрополитом». Юноша женился, стал отцом семейства, иереем, а вскоре и настоятелем большого московского храма, потом протоиереем, с наградами, правом ношения, правом служения, только вот митрополитом так и не стал.

Косте Трудолюбову отец Николай ничего не предсказывал и никакой прозорливости по его поводу не проявлял, хотя Костя к нему часто ездил. Только однажды батюшка посмотрел на Костю внимательно и, легко бия его по щекам, сказал ласково: «Что, так хочешь стать современным человеком?» Спустя четыре года Костя отошел от церкви, стал пить, менять девчонок, смеяться смехом опытного курильщика марихуаны, хотя отца Николая по-прежнему любил и помнил, просто ездить к нему перестал. Да ведь тот почти и не принимал в последние годы.