Наталья Нестерова: Школа для толстушек

Наветов не мог допустить мысли, что кто-то добровольно откажется от большой суммы. Единственное объяснение – торгуется.

– Сколько вы хотите? – спросил он.

– В десять раз больше.

Ксюша брякнула от балды, чтобы отвязался. И оторопела от его быстрой реакции:

– Согласен!

Пятьдесят тысяч, конечно, грязные деньги. Но умножить на десять… пятьсот тысяч – они гораздо светлее выглядят. Хмель вмиг слетел с Ксюши. Она пыталась вспомнить, сколько в цифре нулей и сколько породистых щенков по сто долларов каждый вмещается в эту сумму.

– О чем вы задумались? Вы готовы сейчас подписать бумаги? Я приглашаю юриста? – Вопросы из Наветова так и посыпались.

Ксюша понимала, что затребовала мало (во привалило!). С Костиком они разделались, и ее пришить могут. Недавно в сериале видела – там из-за акций народ как зайцев стреляли…

– Ну вот что, господин Наветов! – Она медленно и тщательно вытерла салфеткой пальцы и губы. – В отличие от проходимца Костика, у меня есть завещание. Наследники – двенадцать двоюродных братьев и сестер.

Ксюша врала: завещания у нее не было, а единственного двоюродного брата, живущего в Забайкалье, она никогда не видела.

– Ясно выражаюсь? – Она вылила себе остатки кофе из серебряного кофейника. – Второе. За мной остается пять процентов акций.

Это тоже из сериала. Там хорошему герою настойчиво советовали не расставаться со всем пакетом. У Костика наверняка было сто процентов – не из тех он, чтобы делиться.

– У вас девяносто пять, – цитировала Ксюша мыльную оперу, – у меня пять с правом продажи только вам. Устраивает? Хорошо. С вами свяжутся мои юристы, – она поднялась и направилась к двери, – с ними бумаги и подготовите.

«Мои юристы» – прозвучало! У толстой распустехи в старой куртке и спортивных штанах, в каких даже шпана уже не щеголяет, свои юристы!

Но они появились. Гораздо быстрее, чем ожидал Наветов. И не какие-нибудь самодеятельные, а высокопрофессиональные, из солидной фирмы. Наветов неприятно удивился.

У Ксюши друзей не было, но среди клиентов каких только профессий не наблюдалось. Бакс – свирепый эрдель семейной пары юристов – трепетал перед Ксюшей. До нее собаку стригли по шесть часов, с двумя намордниками и носом перетянутым ремнями. Ксюша, только Бакс пасть разинул, засунула ему кулак в глотку, придавила гортань: будешь выкаблучиваться или поведешь себя как хороший мальчик? Шелковый стал. Два часа по нему машинкой возишь – только с ноги на ногу переминается. А в конце ее награду – поджаренные сухарики – принимает с благодарным визгом, как бифштексы сырые от юристов не берет. Славный пес. Цены бы ему не было, если бы хозяева твердость проявили, не потакали. На Ксюшу, собачьего парикмахера, они молились. И без уговоров взялись оформить ей наследство.

Вечером Ксюша устроила поминки по усопшему мужу. И так напоминалась, что на следующий день собаки до полудня не могли ее с кровати стащить.

Ксюше было одиннадцать лет, когда в их 4-м «Б» появился новенький мальчик, Костя Самодуров. Все девчонки мгновенно в него влюбились, а Ксюша – нет. Она Костика вдохнула в себя, как вдыхают отравляющее вещество и на всю жизнь остаются инвалидами. Костик был замечательно красив. Пушистые ресницы вокруг больших карих глаз со слегка поддернутыми кверху уголками – вроде кошачьих, хищных. Тоненький правильный носик, выпуклые, словно обиженные, губы и персиковая кожа на щеках. Он был красив по-девчоночьи, но вел себя как заправский хулиган. От этого сочетания кукольной смазливости и мальчишеской лихости девичьи сердца таяли и кипели маслом на сковородке.

Костик учился плохо, но вызывал симпатию даже у преподавателей, в подавляющем большинстве женщин. Они многое ему прощали, только пальчиком грозили и умиленно (ах ты, милашка, проказник) журили за то, за что другим спуску не давали.

Ксюшина тайная внутренняя жизнь распалась на две части. В одной клокотало нежное чувство к Костику, в другой поселился страх, что это чувство кто-то заметит. Она стала нарочито грубой, употребляла выражения, подхваченные у пьяниц на улице. Ее замкнутость и недевичье поведение объясняли тем, что Ксюша растет без материнского участия. Но отец Ксюши, мягкий и добрый человек (с ним она оставалась прежней), не верил слухам, будто дочь сквернословит и ведет себя вызывающе. Свою любовь Ксюша и от отца скрывала. Прятала под матрасом тайный алтарь в виде папки, где хранились три украденных фото Костика, его записка «Сашка гад верни трешку глаз на задницу натяну», клок его волос, подобранный после драки, и листочек из дневника со сплошными красными двойками. Здесь же находился ее девичий альбом с вырезанными из журналов фото красоток и красавцев и душещипательными стихами про несчастную любовь. Ксюша днями рисовала орнаменты и узоры по краям листочков со стихами и тосковала по Костику. Подруг у нее не было, потому что ненавидела всех, кто всуе трепал имя ее кумира: «А Костик с Танькой на чердаке обжимался. Галка ему записку любовную написала. Он с Иркой на каток ходил. Со Светкой вечером в подъезде стоял». Ксюше хотелось всех Танек, Ирок, Галок кислотой облить.