Стивен Кинг: Лицо в толпе

Летом после смерти жены Дин Эверс начал засматриваться бейсболом. Как и многие другие перелетные птички из Новой Англии, нашедшие убежище он северных бурь на побережье залива во Флориде, Дин хотя и болел за «Ред сокс», но великодушно взял под крылышко еще и тамошних «Скатов», слывших в те годы вечными мальчиками для битья. Пока Дин тренировал в Детской лиге, ярого фанатизма в нем не наблюдалось (до Пата, его сына, ему было далеко), но все чаще и чаще по вечерам, когда небо на западе окрашивалось вычурным закатом, он включал телевизор в своей пустой квартире и смотрел матчи.

Дин знал, что это всего лишь способ скоротать время. Они с Элли прожили вместе сорок шесть лет, в радости и в горести, а теперь разделить воспоминания было не с кем. Именно Элли убедила его переселиться в Сент-Пит, но не прошло и пяти лет после переезда, как у нее случился инсульт. А ведь была она в прекрасной форме, вот в чем весь ужас. Они как раз размялись неплохой партией в теннис. Элли снова выиграла, а, значит, напитки покупал Дин. Они сидели под клубным зонтом, попивая ледяной джин с тоником, когда Элли внезапно вздрогнула и приложила к глазу руку.

— Что, холод в голову ударил? — спросил Дин.

Элли не двинулась. Так и застыла: один глаз накрыт, другой вперился в какую-то точку далеко позади него.

— Эл… — Дин притронулся к ее плечу. Позже он вспомнит, какой холодной оказалась кожа, хотя доктор и скажет, что быть этого не могло.

Она упала лицом на стол. Разлетелись бокалы, на звон сбежались официанты, управляющий и спасатель из бассейна, который мягко положил голову Элли на сложенное полотенце и встав на колени следил за ее пульсом, пока не приехали парамедики. Всю правую сторону парализовало, но она, слава богу, выжила. Вот только не прошло и месяца после ее возвращения домой из реабилитационного центра, как ее разбил второй, на этот раз смертельный инсульт. Дин в это время ее купал, и страшная сцена настолько врезалась ему в голову, что он решил переехать. Так он и оказался здесь, в многоэтажке недалеко от гавани. В округе он никого не знал, и поэтому радовался любому способу хоть как-то скоротать время.

За просмотром Дин ел собственноручно приготовленный ужин. Ходить по ресторанам в одиночку ему надоело, да и заказывать дорогие блюда на вынос тоже. Пока он лишь осваивал азы этого искусства. Он мог сварить макароны, поджарить бифштекс или нарезать красного перца для заправки готового салата из пакета. Получалось довольно аляповато, и Дин частенько разочаровывался в результатах, поедая пищу без всякого удовольствия. Сегодня он готовил купленные в «Пабликсе» свиные отбивные. Казалось бы, кидай их на горячую сковородку и вперед, но Дин никак не мог определить, когда мясо готово по-настоящему. Бросив отбивные на сковородку и быстренько сварганив салат, Дин освободил место на кофейном столике перед телевизором. Вскоре жир на днище сковородки начал подгорать. Дин пощупал мясо пальцем, проверяя на мягкость, но так и не понял, готово оно или нет. Тогда он разрезал отбивную и увидел, что внутри все еще оставалась кровь. А со сковородкой он еще намучается.

Когда Дин, наконец, откусил первый кусок, отбивная оказалась жесткой. — Гадость какая, — отругал он себя. — До шефа Рамзи тебе далековато.

«Скаты» играли с «Моряками», поэтому трибуны пустовали. Когда в город приезжали «Сокс» или «Янки», «Троп» набивался битком, в остальных же случаях народ на стадион не спешил. В старые скудные времена это еще имело смысл, но ведь теперь-то «Скаты» могли дать отпор любому клубу. Пока Дэвид Прайс разделывался с бэттерами противника, Эверс с ужасом заметил, что на обитых сиденьях за «домом» сидят несколько болельщиков и говорят по телефону. И, ясное дело, какой-то подросток принялся бешено махать руками. Кораблекрушение потерпел, не иначе. Наверное, его собеседник видел его сейчас по телику.

— Смотрите, — сказал Эверс. — Я в телевизоре, следовательно, я существую.

Парень промахал еще несколько подач. Расположился он как раз над плечом у рефери. Когда Прайс запустил крученый мяч, и при повторе показали вблизи зону страйка, в кадр попала увеличенная придурочная улыбка пацана вкупе с его замедленными взмахами. В двух рядах позади него одиноко сидел человек. Одет в медицинскую робу, редкие напомаженные волосы зализаны назад. Монолитный и суровый, словно нефритовый божок. Таким Эверс и запомнил доктора Янга, своего старого стоматолога из Шрусбери.