Олег Зайончковский - Сергеев и городок

— Ах ты Господи! — сокрушалась, всхлипывая тетя Нюся. — Так и не дождался, сердешный, переезда…

А Иона рассудительно возразил:

— Не скажи… Он-то как раз уже переехал…

Спустя не более полугода весь Мадрид стали переселять. Щорс с телегой делал одну ходку за другой, и скоро трущоба опустела в ожидании дальнейшей участи. А участь ее была, можно сказать, отрадная… Описав длинную и долгую кривую, будто объезжая какое-то препятствие, история воротилась на знакомую дорожку. В монастырь вернулись монахи; началась потихоньку реставрация. Насельники, засучив рукава, вместе с наемными рабочими трудились, восстанавливая обитель, жгли на заднем дворе рухлядь, оставшуюся от съехавших нечестивцев.

Теперь уже с балкона новой пятиэтажки Санька в бинокль рассматривал монастырь, и окна их бывшей квартиры, и знакомую тропинку, ведущую на холм. Вот по тропинке пробежал кто-то серой тенью… Санька засобирался:

— Мам, я скоро!

Нинка вздохнула:

— Смотри, осторожнее… — и добавила: — Кулек в холодильнике не забудь…

В Надвратной церкви царила разруха, но это была разруха перед созиданием. Чтобы вернуть помещению вид храма, следовало сначала лишить ее жилого вида. Двое рабочих перекусывали, сидя на остатках чьего-то дивана; пол кругом усеян был битым кирпичом и всяким хламом. Вдруг среди этого мусора появилась худая серая кошка. Осторожно лавируя между обломками, она подошла к рабочим и, посмотрев на них с боязливой надеждой, хрипло мяукнула. Один из рабочих нахмурился:

— Опять ты здесь! А вот я тебя кирпичом…

Кошка отскочила.

В это время мальчишеский голос позвал:

— Манефа!

Кошка встрепенулась и побежала на зов.

— Эй! — рабочие увидели Саньку. — А ты что здесь делаешь? А ну марш…

— Дяденька, я только кошку покормлю, — взмолился мальчик.

Рабочие удивились:

— Твоя, что ли, кошка?

Санька высыпал Манефе объедки и объяснил:

— Это Манефа… Мы тут жили…

— М-да?.. — рабочий изучающе посмотрел на Манефу. — А что же вы ее с собой не забрали?

Санька выпрямился:

— А вы разве не знаете, дяденька? Кошки к одному дому привержены — вот беда.

Зимой в здешних краях — сущее наказание: в жаркие дни мы даем столько сока, что хоть туши нас без масла. Если кому из нас проглотить фитиль, то отличная выйдет свечка: так много сала запасают наши северные утробы. Продлись жара подольше, мы бы распаялись, как чайники: отвалились бы наши руки-ноги.

Но Степанова его ноги держали крепко. Мерно бухали по тротуару кирзачи сорок седьмого размера, разве чуть медленнее, Чем с утра. Все-таки жаркий выдался на стройке денек… Жаркий во всех смыслах: сегодня им выдали аванс, а в ближний гастроном как раз завезли кур. В результате не обошлось без скандала Каждая бригада отрядила по человеку — купить на всех, потому что к вечеру кур уже бы не осталось. Но куры, естественно, оказались разных достоинств — они же не кирпичи, чтоб быть одинаковыми. Поэтому в коллективе не нашлось равнодушных, когда их стали делить. Голые измученные тельца бесконечно перекладывали, словно в пасьянсе, надписывая им спины чернилами. Куры к тому времени уже покорились судьбе, чего не скажешь о людях: две штукатурщицы средних лет не удержались-таки от драки. Битва началась в вагончике-«бытовке», а когда он стал тесен, противницы вывалились наружу. Они хлестали друг дружку теми самыми курами, которые, по счастью, были уже мертвы и ничего не чувствовали. Рабочие бросились разнимать отчаянных штукатурщиц, но сами чуть не передрались. Пришлось уже Степанову дать несколько затрещин, чтобы всех остудить и вернуть спор в словесное русло. Вся эта суета вместе с жарой утомили Федора, и потому после работы он пошагал прямиком в сторону дома, не слушая шуршанья аванса в просторном кармане своих штанов. Его курица с синей надписью на спине «Степанов» совершала последний полет в авоське, утешаясь, возможно, тем, что не уйдет из мира безымянной.

Жил Федор в одном из кварталов шлакоблочных заводских двухэтажек Они уцелели у нас — городища забытых пятилеток, пышно обвалованные разросшимися ивами и сиреневыми кустами. Эта зелень, а также цветы и грядки в палисадниках, обнесенных симпатичными кладбищенскими оградками, искупали убогость построек Все заборы, столбы и сарайки были там пизанского происхождения: не стояли прямо, а кивали и кланялись на разные стороны. Местные туземцы тоже нередко кивали и кланялись, особенно возвращаясь после дня трудов; так когда-то израненные воины, сгибаясь, брели домой, чтобы умереть на родном пороге. Каждый из этих увечных имел собственный неповторимый ход к своему вигваму. Один двигался диагональными точными перебежками от столба к столбу; другой пер напролом, кося крапиву нечувствительными членами; третий, делая шаг в минуту, застывал, уточняя свои координаты, и оглашал окрестности продолжительным ревом, словно пароход в тумане.