Колин Макиннес - Абсолютные новички

— Это случается так часто. Это все намеренно. Нужно быстро переходить улицу, если видишь, что кто-то приближается.

— Что еще, Клевый?

— Ну, вот еще что. Тебя останавливают и стреляют сигарету. Если ты даешь им, они берут всю пачку и ухмыляются. Если отказываешь, они бьют тебя и убегают…

— «Они». Сколько «их»?

— Небольшие группы.

— С тобой это случалось?

— Да. Вот еще что. Несколько дней назад, в метро, меня остановили и спросили "С какой стороны тебе сбрить волосы? "

— А что ты ответил?

— Ничего.

— Ты был один?

— Нас было двое. Их — восемь или девять.

— Что было дальше?

— Они сказали «Мы вас ненавидим».

— Ты ответил?

— Нет. Потом они сказали «Убирайтесь к себе в страну»,

— Но это и есть твоя страна, Клевый.

— Ты так думаешь?

— Клянусь Богом, так оно и есть! Я могу сказать тебе, мужик, это и есть твоя страна.

— Я сказал им тоже самое.

— Значит, ты все-таки ответил?

— Когда они это сказали, да, я ответил.

— Что произошло дальше?

— Они назвали меня ублюдком. Поэтому мой друг сказал"Когда твоя мать хочет хорошенько потрахаться, она не беспокоит твоего отца — она приходит ко мне".

— Как им это понравилось?

— Я не знаю. Потому что когда он сказал это, он также вытащил нож и предложил им подойти.

— А они?

— Нет, они не подошли. Но в этот раз их было всего восемь или девять.

В глазах Клевого появился взгляд, каким он, должно быть, смотрел на этих Тедов.

— Не смотри на меня так, мужик, — взмолился я. — Я же на твоей стороне.

— Да?

— Да.

— Очень мило с твоей стороны, — сказал Клевый, но я видел, что он так не думал или не верил мне.

Я выключил MJQ.

— Ну, и что же произойдет дальше? — спросил я его.

— Я не знаю, парень. Я хотел бы тебе сказать, но не знаю. А знаю я вот что. До сих пор белые Теды воевали друг против друга, все эти детские банды. Если они примутся за цветных, на с здесь всего несколько тысяч, но я не думаю, что ты увидишь среди нас трусов.

Я не мог вынести этот кошмар. Я воскликнул:

— Клевый, это же Лондон, а не какой-то провинциальный городишко на отшибе цивилизации! Это Лондон, мужик, столица, огромный великолепный город, где жили представители всех рас еще со времен древних римлян!

Клевый сказал:

— О, да, я верю тебе.

— Они никогда не допустят этого! — провозгласил я.

— Кто они?

— Взрослые! Мужчины! Женщины! Все авторитеты! Закон и порядок — одна из самых великих вещей в Англии!

На это Клевый не ответил. Я взял его за плечо.

— И, Клевый, — сказал я, — ты — один из нас. Ты не Пик, вообще-то…

Он убрал мою руку.

— Если начнутся какие-то неприятности, — сказал он, — я — Пик. И причина, по которой я им являюсь — меня никогда не спрашивали, мне никогда не отказывали ни в чем, всегда принимали меня — ты понимаешь? Даже если я наполовину белый! Но твои люди… нет. Часть меня, принадлежащая тебе, принадлежит и им тоже.

После того, как он сказал это, он вышел.

Так что после всего этого я провел ужасную ночь: иногда просыпался от болей и зуда, а красно-фиолетовое марево заполнило все в окно. Иногда мне снились эти сны, из которых ты ничего не помнишь, кроме того, что они ужасны. Или я лежал, размышляя, и не был уверен в том, я это или не я…. Но когда я проснулся, около полудня, я знал, что мне нужно сделать по крайней мере две вещи: номер один— позвонить Д-ру А. Р. Франклину, под предлогом проверки моих ран, а на самом деле для того, чтобы уладить все насчет этого рандеву с Папашей, и номер два — отыскать Уиза; потому что только он знал все про то, что рассказал мне Клевый, и только он мог сравниться по степени опасности, если бы захотел этого, с Дятлом или с кем угодно. А также я хотел вновь увидеть парня.

Когда я вышел на улицу в поисках телефонной будки, солнце было чем-то занято, и день выдался безветренный. Но то ли я действительно это чувствовал, то ли я был утомлен — в воздухе была какая-то тишина, с чем-то вроде движения: то есть будто воздух менялся не с помощью ветра, а сам по себе, туда, сюда, с небольшими паузами. Подивившись этому на ступеньках дома, я заскочил к Джилл на один миг спросить, знает ли она номер Уиза, потом проверил мусорные ящики в округе, посмотрел, там ли еще Эд (его уже не было), и отправился по улице в сторону телефонов-автоматов. Стекло в одной будке, а оно, видит Бог, крепче брони, было расколото, в другой же трубка была вырвана с корнем. Так что я вернулся к расколотой и позвонил на Харли-стрит.

Трубку подняла медсестра, она сказала, что помнит меня, спросила, как я себя чувствую, и объяснила, что Д-р Ф. в отпуске, в Риме, на конгрессе, но вернется через неделю, и поинтересовалась, позвоню ли я еще, и, кстати говоря, что вообще случилось? Моя голова ничего не соображала и была готова взорваться, так что я сказал "нет, ничего, привет доктору, счастья вам, благодарю, я перезвоню в другой раз. Потом я позвонил Уизу.