Манни сказал это настолько серьезно, будто он давал клятву, из-за которой мог бы попасть в газовую камеру, но он все равно будет держать ее. Конечно, он отдавал себе отчет в том, что говорил, и чувствовал нас, своих слушателей (в особенности Сола) — но я, я верил ему и был впечатлен.
— Я бы не отказалась от чашки чая, — сказал я, и на этот раз на кухню пошла Мириэм.
М. Катц встал потянулся и сказал:
— Хей-хо — это человеческий элемент. Мир — странная штука.
В этот момент я бродил по их ужасному жилищу — ужасному в смысле мебели и всяких пустяков, все это было не в современном духе, а довольно милое, уютное и хорошо использованное, хотя мебель в главной зале не всегда такая. В углу, почти спрятанное, словно ночной горшок за портьерой, стояло маленькое собрание сочинений, включая и два издания Манни, копии которых были в переплетах из шкуры какого-то редкого животного.
— Не книжные люди, эти твои старшие родственники, — предположил я.
— С моей стороны — да, — сказал Манни К., подойдя погладить свои тонкие, любимые книжки. — Но зайди в дом к отцу Мириэм, и увидишь целую публичную библиотеку, книгами там даже кухня завалена, и большинство из них на немецком и русском.
— Твоя родня — торговцы, Манни?
— Да, но у нас в семье четыре раввина, если считать кузенов, — сказал он с железной ухмылкой, наполовину горделивой, наполовину ужасающейся.
— Наверное, они были не в восторге, когда маленький Эммануэль начал писать? — спросил я.
— Была небольшая борьба. У нас в семьях, нееврейский мальчик, всегда должна разворачиваться борьба вокруг крупных решений. Но когда я нанялся работать на рынок, где работаю до сих пор, они успокоились. Особенно, когда первый раз увидели меня по телику.
— А родня Мириэм?
— Им это понравилось еще меньше. Видишь ли, они считали, что я — плохая пара для девушки, и думали, что уж лучше бы ее избранником стал крестьянин, он бы все-таки заработал для нее немного денег, по крайней мере.
— А сейчас?
— О, они одобряют. Папа Мириэм перевел меня на немецкий и на идиш, но издал только на последнем.
— А они хорошие люди?
Манни уставился в потолок, поглаживая свои тома.
— Я могу сказать тебе одну вещь. Единственные три вопроса, что они задали Мириэм, когда она объявила им о нашем решении, были: "Здоров ли он, работает ли он, любишь ли ты его? " — именно в такой последовательности. Они не упоминали о деньгах до тех пор, пока не увидели меня.
Юный Сол, чувствуя себя одиноко, подошел к нам.
— Ну, этому-то они в любом случае рады, — сказал я, кивая на карапуза.
— Что? Это с двенадцатью-то внуками? Наверное, они обратят внимание лишь, когда у нас будет двенадцать.
— Нет, не будет, даже не мечтай, — сказала Мириэм, входя с чаем.
Итак, мой визит к Манни с Мириэм подготовил меня и придал мне необходимую силу духа, чтобы нанести еще один удар по Crepe Suzette. В конце концов, даже если мужчине и не к лицу преследовать девушку, что мне еще остается терять в этой ситуации? Поэтому я попросил у Катцев разрешения воспользоваться телефоном и набрал номер апартаментов Сюз в у. 2, где неожиданно — или нет, ибо наглость довольно часто вознаграждается — она ответила, довольно вежливо предложила навестить ее до того, как она пойдет на представление к Ламент в с. у. 3.
На этот раз я воспользовался метро, потому что я хотел поразмышлять о том, какая тактика более подходит для того, чтобы заполучить Сюз — либо попытаться устроить разборку с Хенли, либо просто зажечь костры и поддерживать пламя, пока не придет моя очередь. Но это было ошибкой, я имею в виду метро, потому что, когда я прибыл по ее адресу в у. 2, я увидел припаркованный поблизости Хенлиевский Роллс винного цвета, а в окне Сюз весело горел свет.
Сюз живет в трио Викторианских буржуазных дворцов, переделанных в жилые дома для новых интеллектуальных шпионов, и на древних столбах вместо номеров 1, 2, 3, или чего-то в том же духе, было написано Дом Серпентайн; эта штука с «Домом» — новый метод описания любой мусорной кучи, из которой лендлорд хочет по-быстрому срубить пятерку. Вы нажимаете звонок, и голос, вызывающий запор, отвечает через громкоговоритель (а иногда не отвечает), вы выкладываете, по какому делу вы пришли, так, будто вещаете на всю нацию, потом идет куча щелчков и звонков, и вы заходите в холл, где ваша задница мерзнет даже летом, и забираетесь в некий гроб под названием «лифт»; резкими толчками продвигаетесь вверх мимо голых стен, словно шахтер из забоя, пока не останавливаетесь на нужном этаже. Возле дверей лифта, — чтобы открыть которые нужен очень сильный мужик, но закрываются они сами, как только ты вышел — там, на этаже, к моему удивлению стоял Хенли.
Читать дальше