Владимир Лорченков - Самосвал

— Де е! — говорит он.

— Искупаем Матвейку? — спрашиваю я.

— Бульбуль! — смеется он и бежит уже в ванную.

— Помоем Матвейку, — говорю я.

— Искупаем всего.

— Помоем головку, — пою я.

— Спинку и ножки, — тру я ребенка.

— Искупаем. Дадим кораблик.

— Вынем из ванночки, — обертываю я его полотенцем.

— Вытрем.

— Оденем.

— Накормим.

К двенадцати мы уже поиграли, и пора спать. Матвей берет маленький плед, Пузика — мягкую игрушку, человечка, похожего и на инопланетянина, и на Матвея — и семенит к дивану. Я открываю духовку и вынимаю оттуда сковородки.

— Умница, — говорю я.

— Мека умице! — говорит он.

И укладывается на подушку. Я тщательно закрываю окна, чтобы не сквозило. Закрываю все двери в комнатах. Все как обычно. В полдень мы раздеваемся и ложимся. Матвей сопит и закрывает глазки. Притворяется. Я открываю газовый вентиль. До отказа. Открываю дверь на кухню и ложусь рядом с Матвеем. Он открывает глазки и улыбается.

— Матвейка любит папу? — спрашиваю я почему-то.

Мальчик вдруг прижимается ко мне что есть силы и обнимает за шею. Я прижимаюсь к нему щекой.

— Сёка, — говорит Матвей, — сё-ё-ё-ё-ка.

— Ага, щека, — говорю я.

— Обними папу покрепче, — говорю я.

— Я тебя люблю, — говорю я.

— Правда люблю, — говорю я.

— Закрывай глазки, — говорю я.

— Закрывай глазки, — говорю я.

— Не балуйся, — говорю я.

— Не подглядывай, — говорю я.

— Ты уснешь, — говорю я.

— А мама потом придет, — обещаю я.

— Закрывай глазки, — говорю я.

— Ну же, — говорю я.

— Извини, — говорю я.

— Я тебя очень, очень-очень, — начинаю я.

— Люблю, — говорю я.

— Прости, что повторяюсь, — говорю я.

— Я люблю тебя, — говорю я.

— Сынок, — добавляю я почему-то.

И понимаю, что у меня и правда был сын. Оказывается, у меня был сын. И, оказывается, это было здорово.

— Спи, любовь моя, — говорю я и закрываю глаза сам.

— Спи.

Матвей прижимается ко мне еще сильнее, и мы засыпаем. А потом умираем. Быстро. Нам не больно.

Ведь мы вместе.

«Несмотря ни на что, я хочу родить ребенка. Моего ребенка. Надеюсь, что хоть это Его исправит. Хотя, чего уж там, Его не исправит ничто, Он безнадежен, и отцом, я уверена, Ему не быть, ни хорошим, ни даже плохим. Он просто не отец и все тут.

Он постоянно храбрится, но на самом-то деле Он неудачник. И я это знаю. Он знает, что я знаю. Может быть, именно поэтому Он не хочет видеть во мне человека и старается обойти такой необходимый для супругов момент, как обычное общение. Я хочу родить ребенка, но я боюсь, потому что мне придется тянуть двоих, а я и так надорвана. Тащить семью придется мне. Что ж. Дело не в деньгах, а в вещах куда более важных. В любом случае, я уже решила. Мне все равно, от кого рожать. Как получится.

Я не хотела плакать. Я хотела быть счастливой. Не думать о плохом. Радоваться каждому дню. Не просыпаться, скуля как собака, больная неизлечимой болезнью, которая не понимает, что с ней, и которой страшно, адски больно, но усыпить которую некому, потому что собака ничья. Я хотела радоваться дню и протягивать руки рассвету. У меня не было всего этого. Я получила Его, мое проклятие, и свет в моих глазах померк.

Ничего, ты не узнаешь об этом, мое дитя.

Я надеюсь, что моему ребенку будет суждена долгая и счастливая жизнь. Маленький комочек, которого еще нет. Я сделаю все, чтобы ты был счастлив. Чтобы ты не знал той боли, которую постоянно испытывает твоя мать. Мы с тобой будем не разлей вода. Мы будем счастливы. Будем много смеяться, будем неразлучны и всегда вместе. Я буду для тебя Солнцем, и ты будешь для меня Солнцем. У тебя в жизни будет много радости и веселья. Ты будешь маленьким веселым человечком, который — возможно, первым, кому это удастся из мужчин — подарит мне не омраченную болью радость бытия. Я уже знаю, как назову тебя.

Приходи скорее, Матвей».

— А-а-а-а-а-а-а!!!

— А-ха!!!

— А-а-а-а-а!!! — стонет он.

— А-а-а-а, — рыдаю я.

— Не надо, — кричит он.

— Пожалуйста! — рыдает он.

— И меня! — кричит она.

— Пожалейте, — визжит она.

— А-а-а-а-а, — орет брат.

— А, ха-ха-а, — рыдаю я.

И захожусь так страшно, что на минуту смолкают все.

Нас много. Мы под мостом в парке, где даже днем гулять не стоит, что, учитывая положение дел в Молдавии, не так уж удивительно. Мы представляем собой групповую композицию. Что-то вроде «Ночного дозора» Рембрандта, только у нас больше экспрессии. Куда больше. Итак, слева направо.