Трейси Шевалье - Дама и единорог

Пока ковры ткутся, мы не переберемся к моим — это невозможно. Ей надлежит шить по ночам, а не лежать со мной. И хотя она моя венчаная жена, мы еще ни разу не делили ложе и не делали вещей, которым меня обучила шлюха. Алиенора ходила на сносях, и ей не хотелось. «Все в свое время», — думал я.

Когда Жорж с Кристиной отправились к Жаку Буйволу, мне посоветовали спрятаться у соседей. Я отказался — не бегать же от него до скончания дней. Не знаю, как Жак тогда принял новость, что Алиенора будет моей женой, но несколько дней спустя мы случайно столкнулись с ним на рынке. Он приметил меня у лотка, когда я покупал грецкие орехи, и разорался на всю площадь. Мне бы, пока не поздно, сделать ноги, а я стоял как столб и глядел, как он надвигается, точно бык. Надо бы испугаться, но мне почему-то подумалось о кривоватой улыбке Алиеноры. Она редко мне улыбается и уж точно не улыбалась бы этому вонючему хаму. Несмотря ни на что, я доволен, что спас ее.

Он ударил с такой силой, что у меня потемнело в глазах. Я очнулся уже на снегу, первом, выпавшем в эту зиму, вокруг валялись орехи, а надо мной маячило лицо Жака Буйвола. Я взглянул на стрельчатые окна ля Шапель, вырисовывающиеся у него за спиной, и подумал: «Убьет он меня или нет?» Но по существу, он был примитивным созданием с примитивными потребностями. Видимо рассудив, что счеты уже сведены, он наклонился и буркнул:

— Ладно, забирай ее себе. Все равно в слепой мало проку. Я лучше женюсь на двоюродной сестре, от нее больше пользы.

Не было никакой охоты с ним препираться. Да и возможности тоже — от вони я опять провалился в черную яму. Когда сознание вернулось, его уже и след простыл, и какие-то люди отнесли меня на Верхнюю улицу в дом к Жоржу. Алиенора сама промыла мне ссадины, положив мою голову к себе на колени так, что она уперлась в огромный живот. Она отмолчалась, когда я спросил, что стряслось. Только на вопрос, что за растение стоит в воде, проронила: «Вербена». Одно слово, но оно прозвучало как музыка.

После стычки на рынке Жак Буйвол оставил меня в покое, но стал требовать у Жоржа деньги, грозя оставить нас без последней партии синей шерсти. Жорж расплатился этими деньгами за кровать, предназначенную Алиеноре в приданое. Я выручил Жоржа. Это был мой первый хороший поступок в качестве зятя. Дело в том, что моя двоюродная сестра собралась выходить замуж и я уговорил ее родителей перекупить у Жоржа кровать из каштана. Нам с Алиенорой кровать не к спеху.

Эта моя услуга сделала наши отношения с Жоржем чуть менее натянутыми, хотя время от времени я ловил на себе его изучающий взгляд. При этом у Жоржа был такой вид, будто у него в голове не укладывалось, как я ухитрился тайком соблазнить Алиенору и, главное, зачем я так поступил. Раньше он мне доверял, а сейчас не знал, что и думать. Я был его полноправным зятем, но, вместо того чтобы принять в семью, он стал меня сторониться и тяготился моим присутствием.

Жорж-младший частенько подтрунивал надо мной и держался куда менее дружелюбно, чем прежде, хотя мы с ним теперь были братьями. Тома и Люк не упускали случая меня подразнить. Но что с них возьмешь? Главное, они не трогали Алиенору. Никто не докучал ей расспросами.

Только Кристина поддерживала меня и была ко мне очень добра. Она признала меня родственником, и другим приходилось — хочешь не хочешь — с этим считаться. Такое впечатление, что ни одна душа так и не догадалась, что произошло на самом деле, а ведь ключ к разгадке лежал у всех на виду. Ткачи все такие. Быть может, они просто не умеют смотреть на свою работу глазами обычных людей. Они решили, что единорог — это я, а про Никола никто и не вспомнил. Тем проще.

Но если честно, обстоятельства тогда мало располагали к размышлениям. Наступили короткие темные дни. Порой мне казалось, что только отзвонили утренние колокола на ля Шапель и, глядишь, уже звонят вечерние — ну как тут поспеешь? Вдобавок, как назло, ударили морозы. Зимой в ткацких мастерских особенно холодно, потому что окна и двери в них всегда нараспашку, чтобы было больше света, а очагов нет. Искры могут погубить всю работу. Многие мастерские закрываются на время стужи, но Жорж не мог себе этого позволить. Рождественский пост еще даже не начался, а морозы установились, как на Крещение.

Мадлен наполняла бадьи горячим углем и ставила их ткачам под ноги, но проку от этого было чуть. Ткачи не могли даже как следует закутаться: одежда сковывала движения. Они натягивали перчатки без пальцев, связанные Кристиной из остатков шерсти, но руки их все равно немели от холода.