Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

Едва замерли вдали последние крики первой стаи, как с воды поднялась другая, и все повторилось сначала. Одна стая сменяла другую, но вместо того, чтобы, как обычно, направиться на юг, за Гусиный остров, все они поворачивали на север. Несколько часов наблюдал Рори это зрелище, он знал, что видит массовый отлет казарок к далеким гнездовьям. Когда наконец поздно ночью он пошел домой, на водах пролива, где раньше плескались тысячи гусей, осталось лишь несколько сотен птиц.

Рори завидовал их свободе, силе их исполинских крыльев. Теперь он принял бесповоротное решение.

Он тоже покинет Барру. Он шел домой в мерцающем лунном свете, с грустью прислушиваясь к замиравшему у него за спиной мелодичному гоготу оставшихся гусей. Теперь он знал, что больше никогда не увидит больших стай, — когда осенью казарки вернутся на Барру, он будет уже далеко.

Рори шел уже семнадцатый год. Долговязый парень, шесть футов два дюйма ростом. Ничего не сказав матери, он написал в пароходную компанию в Глазго — ее суда время от времени заходили в Каслбэй — с просьбой взять его на какое-нибудь судно. Молодые парни с Гебридских островов испокон веков уходили в море и во всем мире считались хорошими моряками. Две недели спустя Рори получил ответ с рекомендацией обратиться к помощнику капитана судна, которое прибудет в Каслбэй через десять дней.

Мать сидела за ткацким станком, когда он показал ей это письмо. Она пробежала его глазами и вернула Рори. Неподвижным, невидящим взглядом долго смотрела через крошечное окошко в море. Со страхом ждал Рори ее ответа. Но когда она заговорила, то сказала только:

— Через десять дней.

Потом молча склонилась над станком, и вновь послышался его стук.

Сэмми гордился, что Рори станет моряком, но Мэри все десять дней молча занималась своим делом, никак не высказывая своих мыслей. Наступил последний день, и Рори стал укладывать свои вещи в старый холщовый вещевой мешок, которым в прежние годы пользовался отец. Мэри была одна в спальне и позвала Рори к себе. Когда он вошел, мать сидела на своей убогой кровати из жердей и веревок. Ее плечи поникли, и она казалась очень маленькой. Лицо избороздили морщины, а в волосах — преждевременная седина. Он повернулся к ней, побаиваясь, что вот сейчас начнется сцена, которой он так страшился.

В глазах Мэри сверкнули слезы. Она провела рукой по глазам, и слова ее хлынули бурным и яростным потоком.

— Ты ведь совсем мальчик, Рори, совсем мальчик. Но я рада, что ты уходишь. Рада, что уходишь от этого.. Возвращайся, когда сможешь... Я буду очень скучать... Ты — все, что у меня есть на Барре, на всем свете...

Она снова провела дрожащей рукой по глазам.

— Только никогда не возвращайся насовсем. Барра не место для тебя, ты слишком хорош для Барры. Она убьет тебя, твою душу и разум... как убила меня. Но не оставайся и моряком — ты для этого тоже слишком хорош. Развивай постоянно свой ум... Светлая голова — большая редкость. Мир нуждается в таких. И еще как, господи! Продолжай образование... Это нелегко, Рори, но ты можешь, ты должен! Я буду очень скучать по тебе...

Мэри смолкла, она глядела не на Рори, а мимо него, в крошечное окошко, обращенное к океану. Рори смущенно переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать. Никогда еще мать, сидевшая сейчас на своей странной кроватке, не казалась ему такой маленькой и трогательной.

— Я пошлю тебе денег, купишь новую кровать, -пробормотал он и тотчас же почувствовал, что сморозил невероятную глупость.

— Не надо! — воскликнула она. — Я люблю свою старую кровать. Мне самой пришлось сооружать ее. Отец ни За что не хотел помогать мне.

Рори в жизни не видел своей матери с молотком или пилой, но сейчас живо представил, как она неуклюже, с непокорным, вызывающим видом орудует ими, а отец прохлаждается в сторонке. Лишь в этот миг он впервые понял до конца, какая пропасть разделяет родителей. Неожиданно эта самодельная кровать предстала перед ним в своем реальном значении — как символ супружества, юридически существующего, но по-настоящему не существовавшего никогда.

Через час Рори собрался в дорогу. В дверях за руку попрощался с отцом, поцеловал мать. Потом быстро сказал:

— До свидания. Вернусь когда-нибудь.

Перехватило горло, и, не прибавив больше ничего, перекинул он мешок через плечо и быстро зашагал по песчаной тропе к Каслбэю. Пройдя шагов тридцать, обернулся и помахал рукой.

Родители молча стояли у дверей лачуги — рослый и сильный белокурый красавец с копной спутанных волос и гордой сияющей улыбкой и маленькая, приземистая, сутулая женщина с круглым, морщинистым и невыразительным лицом. "До чего обманчива внешность", — подумалось Рори. Острая жалость к матери пронзила его.