- Почему? - искренне удивилась она.
- Поэтов не судят.
- А я не по этому делу... - она тоже потянулась к сигарете, но передумала.
- Тогда почему... - он смотрел на нее как впервые.
- Вопрос одинаково самокритичный и бестактный. Не почему. Без причины. Никаких треугольников.
- Еще раз извини... - он опять встрепенулся, прильнул к ней, обнял. - Скажи, что наврала.
Он вошел в нее осторожно; ей подумалось, что с ужасом.
- Нет, - ответила она, - бережно приняв его внутри. - Я редко вру.
- А что же мне делать дальше? Вот я, здесь, двигаюсь в тебе, это прекрасно, а ты рассказываешь мне страшную сказку...
- Это прекрасно, - тихо отозвалась она.
Через полчаса, остывающие, они жалобно и бессильно жались друг к другу, целуясь по-родному и умирая от нежной тоски.
- Еще раз расскажи, - потребовал он.
- Он мне муж.
- Я запомнил. Этого не может быть.
- Молодец, - похвалила она. - Хорошо запомнил. Фамилия сообщена только к сведению - для пресечения неосторожной гласности.
- Гласность исключена моим происхождением и воспитанием.
- Не выпендривайся, милый, я все это знаю.
- Кажется, я влюбился, - вдруг пожаловался он.
- Перекрестись.
- Смотри... - он перекрестился.
- Любитель.
- Да, - усмехнулся он и многажды поцеловал ее в почерневшие глаза. - Крещусь я нечасто...
- Можно еще? - шепотом попросила она, и тогда он поцеловал ее в лоб, в подбородок, в правый глаз, в левый, и еще раз вдоль креста, и еще...
- Кощунствуем? - еще тише прошептала она.
- Я бы не сказал... - он внезапно отпрянул, кинулся к своей подушке, сорвал ее с места, лихорадочно разворошил простыни, отбросил одеяло, прыгнул на пол, обыскал все зримые поверхности комнаты.
- Что? - испуганно воскликнула она, когда побелевший, страшно дрожа, он упал возле нее на раздерганное ложе.
- Я потерял свой нательный крест, - внятно ответил он, неотрывно глядя в высокий лепной потолок.
- Вот оно что... - успокоилась она и потянулась вниз, за одеялом. - А мой невредим и на месте: вон на столе, в шкатулке.
- Он, дорогуша, нательный, а не настольный.
- Меня крестили позавчера, вместе с дочерью. Ей очень все понравилось, она дернула за цепочку и порвала. Вчера утром у ювелира я запаяла цепочку, днем встретилась с тобой, - объяснила она, закутываясь в одеяло неторопливыми движениями, как бы в рассуждении - надо ли предложить кутаться и ему.
Он отодвинулся - не надо, жарко, но спохватился и положил отяжелевшую руку на подушку над ее головой.
- Говоришь, м. Значит - по грехам нашим, - сказал он тоном последнего покоя, каким диктуют, подумала она, завещания. - И причины, говоришь, нету. И треугольника не будет, говоришь. Все знаешь. А он, я сейчас вспомнил, рассказывал мне про тебя.
- А мне - про тебя.
Они встали; молча перестелили постель со всей обстоятельной домовитостью, на какую только были готовы, легли, обхватили друг друга и еще долго молчали, пораженные громом мгновенных и навечных утрат. А потом он спросил:
- Что же нам делать?
- Что с тобой... - ответила она, засыпая на его покорном плече.
...Ли повела плечами - можно сказать так. Но можно и так: ее передернуло. Попутчик выразил изумление.
- Спасибо, голубчик, - вздохнула Ли. - Мне наконец понравилось. Тут есть нелогичность настоящего чувства, точнее - начала. Первого дня. Когда еще никто никому ничего... Все еще живы, открытия радостны, объятия боязливы и немного нахальны. Вы напомнили мне одну мысль, которая давно беспокоила меня, но я не знала - куда ее деть, с кем поделиться. Она малопригодна для дележа. Но вам я скажу. Слушайте. Это и добавит чуть-чуть к первому поцелую. И к первому мужчине.
***
...Помните, меня изуродовали медики и побрела я по миру какая есть. Хотя я сама была виновата: подставилась под бульдозер своих чувств, раскапризничалась: подайте мне этого. А не того. Я хочу.
Она хочет! Внимание, внимание! Раззудись, плечо!..
Я поняла, что до поры до времени я не получу Н. Моя ближайшая подруга, свет очей моих, однажды спросила меня: кто из мальчиков в классе кажется мне лучшим. Я честно и без рассуждений ответила, что Н. Обратите тут внимание на подругу, это не последний человек в истории, а прямо-таки из первых и основополагающих. Одним жестом в детстве она решила пять судеб. И даже больше. Скоро доберемся.
Книжек разных я читала, как вы понимаете, прорву. Тысяча и одна ночь не произвели на меня особого впечатления. Особенно сцена с жемчужиной несверленой, которая торжественным слогом становится сверленой. Все эти жемчужины и неграненые алмазы россыпями попадались мне на глаза в школе, ежедневно. В кадр неизменно попадали то прыщи на щеках их, то чулки гармошкой, то мокрые подмышками платья с белыми разводами еще позавчерашней соли, и на закуску всегда и только для вас - запахи. Толпа провинциальных девственниц с портфелями - это, мягко скажем, сильное воспоминание. Одна девушка у нас в классе резко отличалась от других по всем указанным параметрам, она была красавица, умница, спортсменка, и именно ее все время пытался погладить по спине мой вожделенный Н. Я не обижалась на эту девушку. Во-первых, грех было ее не погладить - она была хорошая. Во-вторых, любя меня и дружа со мной, девушка не кокетничала с Н. Эта девушка была тот изумительный редкий экземпляр женщины с головой, о котором только и следует мечтать мужчине с головой.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу