Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

— Дайте еще ему попробовать, сэр.

Лик глубоко вздохнул. — Хорошо, мистер Бантинг, пусть будет по-вашему. Правда, это против моих принципов, но я согласен еще раз дать вашему сыну возможность исправиться. Но это в последний раз, имейте в виду. Мистер Бантинг почувствовал, что холодная и костлявая, рука, которую он схватил, ответила ему крепким, дружелюбным рукопожатием.

«Неплохой человек, честное слово, — подумал он, закрывая за собой калитку. — Нужно только уметь подойти к нему».

Усталый, но торжествующий, взобрался он, уже во второй раз за этот вечер, вверх по холму и вышел на Кэмберленд-авеню. Устроители Кэмберлендского поселка всегда подчеркивали преимущества жизни на холме, но мистер Бантинг с каждым днем все меньше и меньше склонен был с ними соглашаться. Вид запущенного, неподстриженного газона в саду заставил мистера Бантинга почувствовать, как бесконечно он устал. Он всегда любил подстригать свой газон, любил позвякивание косилки и запах свежего сена, всегда связанные с этим занятием. Но только не сегодня, нет. Пусть его газон — позорище для Кэмберленд-авеню, но он не в состоянии приняться сейчас за работу. Почему это никому из мальчиков никогда даже в голову не приходит подстричь газон, подумал он; и затем с возрастающим возмущением: почему им вообще никогда не приходит в голову поработать немножко в саду? Дела там сколько угодно, а они пальцем не шевельнут. Ему уже начала надоедать эта вечная возня с садом, но придется заняться им. Ему, а не сыновьям! О, нет! Они для этого слишком важные. Они будут прогуливаться по саду, когда он приведет его в порядок, покуривать папироски и ронять покровительственным тоном: «А ты тут немало потрудился, папочка».

Он устало опустился на самодельную скамью и по какой-то ассоциации вспомнил о налоге. Слава богу, он уплатил его наконец, — девять фунтов десять шиллингов! — а через два месяца снова придет повестка. Ему вдруг бросилось в глаза, что дом следовало бы покрасить. Окинув его критическим оком, он увидел, что краска совсем облупилась. Удивительное дело, живешь и не замечаешь, что делается вокруг тебя, а потом в один прекрасный день оглянешься, — и все вдруг так и полезет тебе в глаза.

Миссис Бантинг увидела его в окно и поманила к себе. Она гладила белье, и он с досадой подумал: вечно-то она за работой. Он никогда не видел, чтобы Джули что-нибудь гладила, если не считать каких-то прозрачных тряпок, которые она загораживала от него с недавно появившимся у нее таким идиотски стыдливым видом, словно ни один мужчина на свете никогда не видал дамских панталон.

— Ну как, говорил ты с ним, Джордж? Все сошло благополучно? — Можно было подумать, что он только что побывал на приеме в Букингемском дворце.

— Конечно, все в порядке. Знаешь, Мэри, банковская служба — очень неплохое дело. Ты бы видела, какая у этого Лика гостиная. Он прекрасно живет. Вот по этой дорожке Крису и надо идти — выдержать испытания и получить должность управляющего. Я хочу с ним поговорить. Дома он?

— Нет, милый. Один Эрнест дома.

— Это-то я слышу, — едко заметил мистер Бантинг. Медленные, торжественные звуки рояля, извлекаемые чьими-то проникновенными пальцами, плыли по комнатам; меланхолические аккорды следовали один за другим, сливаясь в погребальную мелодию, от которой мистера Бантинга мороз подирал по коже.

— Опять он играет эту гадость! — Господи, Джордж, да ведь это «Лунная соната».

— А мне все равно, что это такое. Мне она до смерти надоела. Не может он сыграть что-нибудь повеселее?

— Господи, Джордж, — взмолилась миссис Бантинг, — ведь это Бетховен!

— Ну и пусть! Все равно дрянь. Почему бы ему не сыграть «Лилию лагуны»? Я купил рояль не для того, чтобы меня каждый вечер выживали сонатами из дому.

— Он только что сел за рояль милый. Он так много занимается.

— Чем это он занимается? Бухгалтерией, надо полагать. — Он придал этому слову чрезвычайно ядовитый оттенок. — Бухгалтерия! Далась ему эта бухгалтерия. Я ведь сказал, что это не для него.

— Знаешь, Джордж милый, я все время думаю об этом. Что если мне продать мои табачные акции?

— Что? — мистер Бантинг, усевшийся было на стул, так и подскочил.

— Они поднялись почти вдвое с тех пор, как я их купила, так что я могу внести за Эрнеста залог, и у меня еще останется... Да нет, Джордж, ты выслушай.

Надо признаться, она его просто поразила. Она уже все обдумала: без каких новых покупок она может обойтись, какие старые вещи можно подштопать. Казалось, она совершенно не замечала, что ее одежда и так уж вся в штопках, не замечала, что ее ботинки прохудились, кофточка износилась, что руки у нее опухли от стирки, которой она занималась сама, чтобы сэкономить на прачке. В первый раз за все эти месяцы мистер Бантинг с любопытством взглянул на свою жену. Пожилая, увядшая женщина, близоруко прищурившись, пытливо, даже тревожно всматривалась в него сквозь сгущавшийся сумрак. На мгновение перед ним возник образ живого, веселого создания с пунцовыми губами, в украшенной цветами шляпке — образ, навеки утраченный, от которого сохранился лишь мягкий, кроткий голос, уверявший его, что какие бы жертвы ни пришлось им принести, ничто не нарушит его личного комфорта.