Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

И вдруг, схватив то, что стояло по-ближе, он решительно зашагал по центральной лестнице к кабинету Вентнора и громко постучал в дверь.

— Да? — холодно сказал Вентнор.

Мистер Бантинг поставил на стол дуршлаг и кастрюлю. Он сам слышал свое учащенное дыханье.

— Такой товар для нас не годится, сэр!

— Для кого не годится?

— Для нас, сэр!

— Для нас? — повторил Вентнор, вопросительно глядя на Бантинга. — Для нас? Простите, я вас не понимаю.

— Плохой товар, сэр!

Вентнор тщательно промакнул написанное. — Вот как! Уберите это отсюда, и чтоб было продано!

— Вы не хотите меня понять, сэр, — и мистер Бантинг перевернул кастрюлю кверху дном, показав то, что его особенно угнетало. — Тут стоит штамп: «По заказу фирмы Брокли». Мы не можем торговать таким товаром.

— То есть вы не можете? — спросил Вентнор с неожиданной резкостью.

Красный сигнал! Мистер Бантинг отшатнулся словно очутившись на краю пропасти. Вентнор ждал, не сорвется ли он, не скажет ли что-нибудь необдуманное, и, вероятно, готов был подтолкнуть его в краю этой пропасти.

— Я имел в виду... — смущенно забормотал мистер Бантинг. — Я хотел только указать...

— Если вы не желаете торговать этим товаром, то и не нужно. Найдется сколько угодно энергичных молодых людей. Вы понимаете, что я хочу оказать?

— Да, сэр (очень слабым голосом).

— Ах, понимаете? Отлично! Теперь ступайте, и чтобы это было продано. Я занят.

Мистер Бантинг, весь бледный и дрожащий, плюхнулся на стул в своем кабинете дурхшлаг и кастрюля маячили перед ним, словно сквозь туман. Чуть не уволили! Ему казалось, что он видит направленное на него дуло револьвера. Теперь Вентнор все время будет грозить ему этим бандитским оружием.

В конце концов он только выполнил свой долг. Старик Джон еще поблагодарил бы его за это. — Несправедливо! — с жаром воскликнул мистер Бантинг — Честное слово, хотелось бы мне...

Голова Слингера высунулась из-за перегородки. Мистер Бантинг шумно высморкался, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. — Да? — сказал он. — Вы что-то, кажется, сказали?

— Ящик, сэр. Распаковывать его или нет?

— Можете распаковывать, — отозвался мистер Бантинг по возможности безразличным тоном и со смутным, но тяжелым предчувствием посмотрел вслед Слингеру, скрывшемуся в дверях кладовой. Даже спина Слингера выражала торжество.

В одном пункте дети мистера Бантинга проявляли полное единодушие, которое, по правде сказать, было бы более уместно проявить в чем-нибудь другом: они находили бережливость мистера Бантинга, смешной и неприличной. Он затрачивал пропасть труда ради совершенно ничтожной выгоды. Каждый ящик, который попадал в дом, он немедленно раскалывал на дрова; он терпеливо распутывал и сохранял каждый обрывок веревки; он свертывал бумажные жгутики из прикуривал от камина ради экономии спичек и во всех имеющихся в доме топках укладывал лишний ряд кирпичей, чтобы лучше сохранялось тепло. Он даже следил за тем, чтобы газовый кран никогда не открывали больше, чем на три четверти. Такое скопидомство можно было, конечно, объяснить привычками, приобретенными мистером Бантингом в тяжелые дни юности, о которой его детям так часто и так надоедливо напоминалось, но, по их мнению, с этим давно пора было покончить.

А что, собственно, выгадывал мистер Бантинг своей беспрестанной возней с электричеством, дровами и спичками? «Всего (по словом Криса) каких-нибудь два пенса». Дети мистера Бантинга постыдились бы признаться, какое презренное скряжничество царит у них в доме. Это была мрачная тайна коттеджа «Золотой дождь».

Мистер Бантинг упорно отказывался установить в спальнях электрические камины (хотя Крис мог устроить это со скидкой через своего приятеля Ролло); он не пожелал поставить телефон и не проявлял ни малейшего интереса к радио. Подобные усовершенствования, да и многие другие, известные Крису как специалисту в этой области, были необходимой принадлежностью любой английской квартиры двадцатого века. И любой отец семейства вводил эти новшества в своем доме как нечто само собой разумеющееся, — даже проделывал это с некоторым энтузиазмом. Мистер Бантинг, однако, не испытывал ни малейшего энтузиазма при мысли о современных усовершенствованиях, которые, по его мнению, только поощряли леность и расточительность.

Когда режим экономии становился окончательно непереносимым, дети мистера Бантинга созывали негласный митинг протеста.