Уилл Селф - Обезьяны

— О ком еще я могу спрашивать?

— С ней все в порядке. Она, разумеется, в легком шоке, но вовсе не думает, что она — животное!..

— Вот что, Буснер, — показал Уотли, некоторое время подержав лапы в неподвижности, — вы знаете «уч-уч», я не слишком-то одобряю общую тенденцию и направление ваших исследований…

— Да-да, мне докладывали.

— Но, должен призначиться, этот случай не просто поставил передо мной неразрешимую задачу — эта седалищная мозоль просто жаждет, когда ее покроет такой самец, как вы. Самое удивительное — устойчивость его бредовых идей. Дела у Боуэн ползут неплохо, но ни мне, ни ей никогда не приходилось иметь дело с расстройством, которое было бы одновременно столь последовательным — у него на все есть ответы — и столь сложным. Я бы хотел, чтобы вы осмотрели его, если у вас есть…

— Уже еду, — треснул Буснер по экрану, намеренно задев кнопку, разрывающую связь.

Отухав с Уотли, Буснер опустил лапы. Прыгун отметил, что босс уселся по-турецки и принялся играть с монеткой — она описывала круги вокруг пальцев задних лап, переползала из одной ступни в другую и обратно, затем в игру включились передние лапы, и монетка ушла бродить по запутанному двадцатипальцевому лабиринту. Прыгун хорошо знал — это знак, что Буснер глубоко задумался, и если его сейчас побеспокоить, дело скорее всего кончится телесными повреждениями, поэтому сосредоточился на дорогое и не отрывал лапы от руля. Даже старшие подростки на заднем сиденье почуяли, что вожак занят чем-то серьезным, и притихли.

Буснер же размышлял. Мысли мелькали одна за другой в такой полной ясности, какая наступала у него в голове лишь тогда, когда он сталкивался с новой патологией или незнакомой симптоматикой. В такие минуты именитый психиатр воображал себе, что ворошит термитник. Воображал, как запускает лапу в нору, где скрыты новая информация, предположения и идеи, и вытаскивает ее обратно, а в шерсти уже копошатся десятки воображаемых термитов-гипотез. Одну за другой Буснер выуживал их из шерсти и пробовал на зуб. Вот что у него получалось.

Итак, имеется шимпанзе, который считает себя человеком. На первый взгляд обычная мания. Но при этом он полагает, что вообще жил в мире, где на вершине эволюции в отряде приматов оказались не шимпанзе, а люди. Мало того, самец — весьма успешный художник. Может, все дело в органическом повреждении мозга? История с моторной дисфункцией, про которую показывал Уотли, кажется многообещающей, но для диагноза ее одной маловато, — возможно, мы имеем дело с истерией. Если у него правда органические повреждения, то из этого могут последовать увлекательные феноменологические выводы… но нечего болтать этим у себя перед носом, Буснер. Подожди, союзничище, осмотри сперва пациента, а пока держи себя в лапах объективности и беспристрастности…

…и все-таки, как забавно — не успел я сутра посетовать, что нет интересных больных, а мне уже ухают и сообщают эту новость…

Но другая лапа Зака Буснера зарылась поглубже, туда, где в термитнике располагалась пограничная область между сознанием и бессознательным, между прекрасными мечтами и ночными кошмарами, где гнездилось неясное чувство вины. Там и пряталась царская пара — врач по имени Бом из Тейма [56]и его пациент, которого тот лечил от депрессии. Чем лечил? Уж не тем ли самым препаратом, будь он неладен? А ведь он и был неладен, как показали те чертовы испытания… Да ладно тебе, не может этого быть, отмахнулся Буснер и сам удивился, с какой легкостью дался ему сей мысленный жест.

Тут его умственную жестикуляцию прервали раздавшиеся с заднего сиденья вопли Чарльза.

— «Аааа!» — заверещал подросток и пробарабанил пальцами по шее вожака: — Вожак, можно мы «хууу» остановимся тут на минутку, просто повеселиться, «аааа» ну пожалуйста.

— «Ррррряв!» — гаркнул Буснер и обернулся, упершись взглядом в морды трех своих потомков, на которых были написаны беспокойство и заискивающая просьба. Отогнутые нижние губы обнажали длинные желтые клыки, шесть дрыгающихся лап отчаянно месили воздух:

— По-ожалуйста, вожак, по-ожалуйста, мы просто хотим побегать, ну хоть немножко!

В этот момент «вольво» остановился у светофора на углу Альберт-Роуд, впереди маячило зеленое облако Риджентс-Парка. Справа виднелись вершины мачт и натянутые на них тросы — крыша над птичьим вольером Сноудона в зоопарке. «Хи-хи-хи», заклекотал Буснер и, повернувшись к Прыгуну, показал:

— Может, остановимся здесь и сперва сползаем поглядеть на настоящих людей, а уж потом поедем к мнимому, как думаешь «хууу»?