Андреас Майер - Духов день

Привет, Антон, сказал он очень по-дружески, как твои дела, чем ты теперь занимаешься? Я читал в газете про твою поездку и пришел в полный восторг. Что за романтическое приключение! Он, Антон, одним махом станет знаменитым на весь Веттерау. По лицу Визнера разлилась довольная ухмылка. Вот когда он вдоволь поиздевается над пекарем. О каком таком великом путешествии он говорит? Он даже не понимает, о чем тот ведет речь. Точнее, он не может понять, кто тут вообще говорит, а главное — что ? И снова высокомерно рассмеялся. Буцериус уже хотел было вмешаться, чтобы избежать скандала, поскольку просек, что Визнер опять намекает на Ничто и на то, что перед ним стоит Ничто Хензель. Но Хензель ничего этого не понял, это не вызвало в нем даже замешательства, и он совершенно естественно сказал, ну как же, он говорит о его путешествии в Китай, по следам Марко Поло, как было написано в «Вестнике Веттерау». Потрясающая мысль! Такое путешествие, абсолютно самостоятельно, без всяких спонсоров, полностью финансированное доходами от рекламы. С его точки зрения, на сегодня это просто подвиг. Он никогда бы не подумал, что кто-то из флорштадтцев решится сподвигнуться на такое великое дело. У него, Хензеля, никогда бы не хватило на это мужества, да и времени тоже. Вот именно, времени, он же пекарь, сказал Визнер. Да, сказал Хензель, у пекаря нет лишнего времени. Визнер рассердился, что разговор с булочником принял совсем иной оборот, чем он первоначально того желал. Хензель сделал Визнеру и задуманному им проекту еще несколько лестных комплиментов и снова вернулся к своей компании. Чао, Ничто, крикнул Визнер ему вслед, но Хензель только приветливо улыбнулся, опять ничего не поняв, и окончательно повернулся к ним спиной. Визнер сделал мрачную мину, его так гениально задуманная идея с обращением «Привет, Ничто!» была тривиально и совсем неожиданно сведена Хензелем на нет, а кроме того, он вдруг вспомнил о своем вчерашнем разговоре с гессенцем. И тот тоже говорил о ком-то, кто сам по себе ничто, и тут Визнеру стало ясно, что эту свою затею с «Эй, Ничто!» он перенял у южака. Что там южногессенец сказал вчера вечером про ничто? Это одна из самых сложных логических задач, что-то в этом роде изрек он вчера в Нижнем Церковном переулке. Теперь я понимаю, да-да, вскричал неожиданно Визнер, конечно! Буцериус посмотрел на него вопросительно. Что ты понимаешь? Визнер рассказал, как он встретил вчера вечером южака в Нижнем Церковном переулке и как тот нес что-то несусветное, так ему казалось, а теперь он, Визнер, вдруг все понял, о чем этот тип все время говорил там, в Нижнем Церковном переулке. Ну конечно, как это он никак не мог понять, сказал Визнер и стукнул себя по голове. Это же все одно с другим связано. Визнер в глубокой задумчивости плюхнулся на пластмассовый стул и в течение пяти минут неотрывно смотрел в одну точку. Да, пробормотал он, я понимаю… кое-что я теперь понимаю… по крайней мере кое-что, сказал он. И тут же как-то очень странно засмеялся, что так и осталось для Буцериуса непонятным. В этот момент появилась Ута Бертольд. Про их уговор Визнер даже не вспомнил. Ута не стала предпринимать никаких шагов, чтобы обратить на себя его внимание, она даже не взглянула в ту сторону, где они сидели, а подошла совсем к другим людям и стала с ними разговаривать. В той компании, к которой она присоединилась, находился также и Ханспетер Грубер. Ута, как и все остальные, держала в руке бутылку пива и курила, беседуя и много смеясь. Она выглядела такой непринужденной, такой естественной. А Визнер вдруг очень занервничал и забеспокоился. Какое-то время он неподвижно сидел с выпученными глазами на одном месте, почти не в состоянии следить за разговором с Буцериусом, и неотрывно смотрел на Уту. О чем она там говорит, нервно спросил он Буцериуса. Буцериус: откуда ему знать? Почему она стоит с этими людьми, спросил Визнер, ее ничто с ними не связывает, особенно с этим Грубером, уж с ним-то у нее определенно нет ничего общего. И чего она так смеется? Буцериус: это все немного наигранно. Она делает это умышленно. Визнер: он и сам видит, что все это напоказ, не такой уж он дурак. Настроение у Визнера упало до нуля. Он барабанил пальцами по пластмассовым подлокотникам и без конца бросал взгляды на свою подружку. Вдруг выражение его лица резко изменилось. Казалось, он что-то вспомнил, причем очень важное, что было бы лучше не вспоминать, но что временами все же возникало в его голове. Он прикусил губу. Потом стряхнул с себя все эти мысли, выпил еще пива и опять повернулся к Буцериусу. В это время к гостям праздника присоединились Шоссау и Шустер. В кругу стоящих возле гриля завязался разговор, в котором самое живое участие принимали кузен Георг, отец Визнера и еще несколько мужчин сорока — пятидесяти лет. Разговор шел об Адомайте. Вилли Кун делал темные намеки на какие-то активы Адомайта. Но у Адомайта ничего не было, сказал Карл Рюль. Факт, что у него что-то было, и немало, с уверенностью заявил Вилли Кун. Ему бы очень даже интересно было узнать, чем таким владел старый Адомайт, сказал Рюль. Кун густо покраснел. Ай, откуда ему знать, воскликнул он возбужденно, я в его банковские счета не заглядывал! Но слухи были. Рюль: что за слухи? Кун: так, кое-какие. Слухи, и все тут! Рюль: от кого он их слышал? Кун: ай, понятия не имею, кто их разносил. Почему он должен знать, откуда они идут. Рюль беззвучно засмеялся и, поглядев на Куна, покрутил ему пальцем у виска. Так я вам и сказал, держите карман шире, рассердился вдруг Вилли Кун и погрозил кулаком, он точно слышал, что была какая-то история с собственностью Адомайта. Никто не знал, что сказать по поводу всех этих намеков и слухов, проще всего было посчитать их за тщеславное бахвальство Куна и пустую болтовню.