Андреас Майер - Духов день

Южак-гессенец опять сощурился и уставился на огонь. К их разговору прислушивались и все остальные. Он знает, что это тщеславие, сказал через какое-то время чужак. История человечества из того и состоит, что все время приставляют оружие к голове. Но это еще ничего не доказывает. Это опять нечто совсем другое. Доказательством будет, когда приставишь оружие к виску и нажмешь на спусковой крючок. Вот только тогда это и станет доказательством. Все смотрели на чужака словно в шоке. Постепенно всем становилось ясно, что они вообще не понимают, о чем он говорит. Именно так, нажмешь на крючок — и кранты, сказал кто-то. Нажать на спусковой крючок — это, конечно, доказательство, а как же, сказал еще один. И, наконец, третий: а чего там, иногда подопрет так, что хочется покончить со всем разом. Четвертый: пока есть пиво, все еще не так плохо — жить можно. Еще один голос: рассуждать каждый горазд. Визнер: точно, рассуждать каждый умеет. И он, южак, тоже все лишь рассуждает, постоянно только и делает, что говорит и говорит, а вот если бы разок нажал на крючок, то уже сейчас бы не разглагольствовал. Где у тебя оружие, или, может, предъявишь нам дырку в голове, нет? Ну тогда о чем говорить! Кто-то от костра: с вами просто повеситься можно. Нет, правда, пойду сейчас и повешусь. На меня этот ваш спор тоску нагоняет. Я и без того сейчас в фазе депрессии. Другой: выпей лучше пивка. А знаете, сказал еще кто-то, все дело в музыке, которую мы слушали. Кто это вообще поставил эти дженис-джоплиновые сопли, тут поневоле с тоски завоешь. Хор голосов: точно! Раздался звук откупориваемых бутылок. И опять воцарилась тишина. А хотите у меня есть «АББА»? Минуточку, могу еще поставить группу «Роксет». Голоса: главное, чтоб было повеселей. И пока Петер Лаймер возился с магнитолой, а все выжидательно смотрели в его сторону, чужак-гессенец разразился дьявольским хохотом — на высоких тонах и патологически нездоровым. Да он больной, подумал Визнер. Этот смех длился три или четыре секунды, потом так же внезапно оборвался, как и начался. Все смотрели на чужака, испытывая еще больший испуг, чем прежде. А тот молча встал и направился к воротам — белый как мел. Ну и дела, сцена с привидением. Куда ты идешь, крикнул ему Визнер в спину. Прочь отсюда, сказал южногессенец. «Прочь отсюда», повторил за ним Визнер, это, конечно, очень информативно. Что значит, «прочь отсюда»? Южак не ответил и буквально выбежал со двора. Визнер застыл на месте, крепко озадаченный. Кто этот сумасшедший, раздались голоса. Он же в полной отключке. А как он сидел все время молча на этом бревне, абсолютно не двигаясь, застыв словно статуя. Люди стали серьезно обсуждать, а не создать ли им спасательную группу и не отправить ли ее на поиски этого чужака. Что за чепуха, возражали другие. Если бы у него было оружие, он бы размахивал им тут, устроив нам театральное представление, сто против одного, уверяю вас. Как бы там ни было, а этот случай с чужаком-гессенцем вновь породил разные разговоры, одни заговорили о собственных кризисах в личных отношениях, другие вообще о смысле жизни и земного существования, а кто-то просто ушел в дом, чтобы поискать еще пива.

Утром мало кто вспоминал о случившемся. Часть компании, уменьшившейся до восьми человек, сидела за длинным деревянным столом перед сараем и завтракала, остальные приводили в порядок двор, собирали жестяные крышки от пивных бутылок etcetera . Двое флорштадтцев, съездивших к булочнику за свежими круассанами, рассказали по возвращении, что видели чужака-гессенца в абсолютно благодушном настроении: он пил там стоя кофе. Это тоже поспособствовало всеобщему расслаблению, все сразу забыли про спасательную группу, которую ночью хотели организовать ради его спасения. Что за бурное утро, сказал Петер Лаймер и тоже сел за стол, все еще с засученными рукавами. Хорошо хоть, попрохладнее стало. Все кругом чувствовали себя очень вольготно, и Визнер тоже полностью сбросил с себя все, что так его тяготило, избавился от мыслей о южногессенце, от представлений о том, что он может встретить Катю Мор или Уту. На столе было много сыра и пива, завтрак получился очень сытный, все брали из кисета Лаймера табак и крутили себе козьи ножки. Альтенмюнстер, классное пиво, сказал Петер Лаймер, радуясь, как ребенок, что пьет не спеша, каждый раз закупоривая бутылку пластмассовой пробкой с зажимом, что в это майское утро, когда светит солнышко, он сидит здесь, за деревянным столом, под зеленым вязом во дворе у Буцериуса. А в это же самое время во Флорштадте из трактира «Под липой» поспешно вышли Харальд Мор и госпожа Адомайт. На площадке перед трактиром стоял грузовичок бенсхаймской фирмы по перевозке минеральной воды. Оба они посмотрели влево и вправо, потом быстро сели в машину. А как же господин Хальберштадт, спросил Харальд Мор. Нет, сказала госпожа Адомайт, нет-нет, Валентину не обязательно все знать. А что, спросил он, залезая в кабину, сказала она господину Хальберштадту? Сказала, то есть почему это сказала? Она ничего не обязана ему говорить. Здесь у нас чисто семейные дела, и это никого не касается, Валентин ведь не член семьи. Валентин и так слишком много говорит, особенно на эту тему, он ведь сверх всякой меры тщеславен. Вчера вечером, например, он и так чересчур много сказал этому Шоссауеру или Оссаеру. Я вообще никому ни слова не сказала о том, куда мы едем. И, надеюсь, ты своей проблемной дочери тоже ничего не сказал. Нет, никому, ответил Харальд Мор. Она: так чего же мы тут стоим? Давай езжай, пока нас никто не видел. Хозяин «Липы» стоял все это время на террасе и чесал в затылке, слушая этот странный разговор, но не уделяя ему особого внимания. Была половина десятого. Шустер, как обычно, прогуливался в это время, ноги сами несли его к Нижнему Церковному переулку. Там он присел на скамейку и вскоре стал свидетелем странных событий. Сначала возле дверей дома Адомайта появилась фрау Мор, она дергала за ручку и кричала: Харальд, Ха-аральд! Потом мимо прошел совершенно незнакомый господин. Оба они обменялись короткими репликами, из чего Шустер заключил, что господина звали Хальберштадт. Вскоре Хальберштадт пошел дальше своим путем, а за ним удалилась и фрау Мор. Через некоторое время Хальберштадт снова возник в Нижнем Церковном переулке. Он огляделся по сторонам, сунул руку в карман и достал оттуда ключ, открыв им входную дверь. Войдя в дом, он снова запер ее за собой. Шустер выждал несколько минут, после чего тоже вошел в дом, он хотел знать, что происходит там внутри. Внизу, в квартире на первом этаже, дверь стояла открытой. Это была та квартира, которую Адомайт еще несколько лет назад сдавал. Шустер вошел внутрь. Там никого не было. Квартира была абсолютно пуста, голые стены, однако стенные шкафчики, встроенные по углам, были распахнуты настежь, очевидно, Хальберштадт что-то искал. Но что?