Андреас Майер - Духов день

Жанет Адомайт вздернула брови и нервно прикусила губу. Семейство Мор переглянулось. Господин Брайтингер с интересом поднял голову от «Вестника Веттерау». Но на выходку тети Ленхен особого внимания никто не обратил, поскольку в комнате раздавались одновременно не менее двадцати женских и мужских голосов. Шоссау прошел в кухню и достал себе из холодильника пива. Он бросил при этом взгляд в окно и увидел, как внизу по переулку несколько раз прошел туда-сюда Антон Визнер, бросая взгляды наверх, на окна квартиры Адомайта. А в горнице сейчас доминировал над всем разговор между госпожой Рудольф и господином Брайтингером. Тот по-прежнему сидел в вольтеровском кресле, а госпожа Рудольф с рюмкой ликера в руках заняла место на кушетке рядом с ним, она была заметно под хмельком. Она: мужчинам хочется обязательно спорить, а ей кажется, для них было бы лучше отправиться на футбольное поле, потузить там вволю мяч, любую политику вообще лучше всего делать там, гоняя мяч по полю и забивая друг другу голы, но, правда, мужчины уже постарели, они больше не могут лупить по мячу, и им не остается ничего другого, как уйти в политику. А, кстати, какую позицию занимал Адомайт, она имеет в виду политическую, она ведь его совершенно не знала, однако у него в шкафчике стоит превосходный ликер, как она только что установила. Госпожа Рудольф захихикала и налила себе еще рюмочку. Последнюю неделю она два дня пила только минеральную воду. Целых два дня, со вторника утром до среды вечером. Какая самодисциплина! Так что сегодня ей можно. Тем более что она ест тартинки с бесподобной семгой с розентальского фарфора. Ах, что за напасть, теперь еще и майонез капает. Откуда у какого-то Адомайта такой дорогой фарфор? А ведь так по людям ничего вроде и не заметно. Все выдают себя за бедных, а на самом деле настоящие богачи. Адомайт всю жизнь, поди, тоже проходил в бедняках, а в действительности скопил неимоверное богатство. Брайтингер: Адомайт, если она все еще желает получить ответ на свой вопрос, был социалистом, а возможно, даже и коммунистом. Она: ах! Вот никогда бы не подумала. Откуда ему это известно? Брайтингер: чутье подсказывает. Адомайт был не из кошерных. Она: ну, теперь вы вдобавок прибегли еще и к еврейской лексике. Хотя Штробель тоже всегда употребляет еврейские словечки: козел отпущения, например! Ха-ха-ха! А, фрау Штробель? Идите сюда, выпейте с нами рюмочку отменного апельсинового ликера, надо же и вам что-то получить от этой жизни. Фрау Штробель глянула из-под тяжелых от горя и опьянения бровей, и ее взгляд не выразил ничего определенного, она только уставилась на знакомую бутылку. Здесь это ничего не стоит, сказала госпожа Рудольф. Но фрау Штробель уже снова вернулась в свое прежнее состояние и ничего не ответила. Если бы она не была так обессилена, она испытала бы ненависть и отвращение. Боже мой, эту женщину надо кому-то проводить домой, она уже полностью невменяема. А впрочем, у каждого свой фасон. Если она способна доводить себя до такого состояния! Один только неэстетический вид чего стоит! Так что он только что сказал, покойник был социалистом? Карл Хайнц! Карл Хайнц! Ты слышал? Адомайт был социалистом. Рудольф: пить надо меньше. Она: господин Брайтингер сказал, Адомайт даже был коммунистом! Ведь так, господин Брайтингер, вы ведь это сказали? Он: сказал, потому что знает, что это никого не волнует. В нашем обществе это никогда никого не волновало… Госпожа Мунк: а она всегда думала, что Адомайт был нацистом. Господин Мунк: с чего это она взяла? Госпожа Мунк: ну, он просто так выглядел. Это еще и ее мать говорила. Истинный образец национал-социалиста. Блондин, голубоглазый, всегда такой подтянутый, строгий. Собственно, очень строгий, можно даже сказать, жесткий. Священник Беккер: жесткий только по отношению к себе. Она: кстати, он был очень скрытным и молчаливым. А тот, кто молчалив, тому есть что скрывать, он ведь жил как раз в такое время, о котором все помалкивают, как воды в рот набрали. Рудольф: да кто молчит-то? Мулат: но Адомайт не был национал-социалистом, как ей это могло прийти в голову? Адомайт был скорее воинствующим демократом, ОН всегда был противником любых идеологий. Рудольф: но в «Охотничьем домике» Адомайт иногда высказывался совсем по-другому. Он не думает, что Адомайт был демократом. Может, он был монархистом. Рор: или анархистом. Он ведь всегда говорил сегодня одно, завтра другое. И никогда не связывал себя словом. Беккер: такую точку зрения он абсолютно не разделяет. Адомайт всегда придерживался твердых взглядов. Рор: и каких же? Брайтингер: многие из тех, кто раньше был национал-социалистом, стали впоследствии социалистами, одно от другого недалеко ушло. Мулат: но что общего у Гитлера с Марксом? Брайтингер: очень много. Такие, как Адомайт, точно знают, чего они хотят, но не бравируют этим прилюдно, они умеют заметать свои следы. И спор, который здесь идет, однозначно доказывает, как непрост был Адомайт. Он-то прекрасно знал, как заметают следы. Мулат: ну и как же их заметают? Брайтингер: оставляя их повсюду. Лучше всех этому обучены коммунисты. Ни про кого из них никогда нельзя точно сказать, коммунист он или нет, и этим все сказано. Дружный смех. Мулат: ага, значит, коммуниста можно вычислить по тому, что он никак себя конкретно не проявляет! Опять общий смех. Брайтингер: тот, кто однажды прошел школу коммунизма, умеет соответствовать поставленной задаче, это функционирует у него, как условный рефлекс у собаки Павлова. Рудольф: я вам советую обсудить этот вопрос как-нибудь в газете. Ветхие стены задрожали от хохота. А потом все принялись азартно и с большим интересом дискутировать по поводу новых поборов окружных властей с целью вывоза мусора. Госпожа Рудольф опять держала в руке маленький бутерброд с семгой, с которого вожжой тек майонез. Ах, госпожа Мунк, сказала она, я восхищаюсь ими, я никогда бы не смогла целый вечер говорить про мусор и новое предписание властей, у меня не нашлось бы столько слов. Женщины совершенно не приспособлены для политики. А как наши мужья понимают друг друга! Стоят под лампой и без конца перебирают мусор. Поистине достойно удивления! Бог мой, кажется, я допустила непозволительную шутку!