Сергей Малицкий: Рвущаяся нить

– Похож, – она помолчала, наблюдая за его действиями, скривилась в плаксивую гримасу, присела. – А у меня ребро сломано.

Он молча бросил в чугунок соль. Взглянул на нее из-под лохматых бровей. Что он мог ответить, когда смерть саданула ее рукояткой косы по лбу?

– У меня ребро сломано! – настойчиво повторила она.

– Не сломано.

– Болит!

– До свадьбы заживет.

– Да? – она привалилась спиной к косяку. – Ловлю на слове. У тебя зеркало есть?

Зеркало? Было ли у него зеркало? Разве только эта большая рама, в которую по краям вставлены фотографии и в крохотных загибающихся зеркальных обрывках которой он иногда улавливает кусочки своего лица?

– У тебя зеркало есть?!

– Есть, – ответил Зуев.

Она стояла, тяжело опершись о старый комод, покрытый желтыми кружевами и вазочками с пучками бессмертника, и пыталась разглядеть свое лицо, несколько раз с очевидным сарказмом повторив при этом: «Ну, ну». Затем обернулась и, придерживая простыню на груди, откинула волосы со лба.

– Рикошет? – спросила про багровый шрам.

– Почти, – кивнул Зуев, выставляя на «стол» треснутую тарелку, на которой лежали пять картофелин, посыпанных зеленью.

– Почти? – то ли переспросила, то ли задумалась, прихрамывая, подошла к «столу» и с гримасой боли села на второй стул. – Голова раскалывается на части.

Зуев молча взял одну из картофелин, макнул ее в налитое на блюдце тонкой лужицей масло и стал есть.

– Не густо, – она откусила кусок картошки, обожглась, взяла хлеб. – Почему хлеб сухой?

– Засох, – ответил Зуев.

– А молочка нет? Молочка бы хорошо.

– Хорошо бы, – согласился Зуев и, уже тяжело вставая, добавил. – Но нету.

– Не густо, – повторила она и приподняла край скатерти. – Это не для меня случайно приготовлено?

– Для меня, – ответил Зуев.

– Запасливый, – похвалила она, зажала рот и, привстав и согнувшись, заковыляла во двор.

Ее вывернуло наизнанку тут же, возле поленницы. Все так же кутаясь в простыню, она сходила за дом, вернулась и, держась одной рукой за стену, прошла внутрь, скользнув по Зуеву безумными невидящими глазами. Привычный мир рухнул, и наступила звенящая пустота. Зуев взялся было за метлу, чтобы и в этот день двор его дома был идеально чист и готов к забрасыванию еловыми ветками, но метла не держалась в руках. Он приставил ее к навесу и тоже вошел в дом. Жужжала на стекле бестолковая муха, негромко кряхтел будильник. Она лежала на матрасе, прижавшись к нему всем телом, изогнувшись раненым умирающим зверем. Услышав скрип половиц под ногами Зуева, сказала, не поворачиваясь:

– Не повезло. Чуть-чуть ниже, и сейчас было бы так легко.

Зуев замер, затем медленно прошел мимо, подошел к древнему самодельному платяному шкафу, открыл. Не нравилась ему легкость в груди. Может, и нет уже комочка? Сорвался и летит вниз, чтобы расплескаться мокрым пятном? Так не долетел еще пока. Он аккуратно потер левую половину груди и отодвинул в сторону заветный костюм. В глубине шкафа шевельнулись несколько платьев. Немного. Всего лишь пять плечиков. Приличное богатство по тем временам. Вот это она так и не успела толком поносить. Зуев аккуратно достал бледное зеленоватое платье, вздрогнул, когда холодный шелк скользнул по лицу, и повесил плечики на стену, зацепив за резную полочку для отрывного календаря, на которой замер пожелтевший от времени листок с еловой веточкой какого-то давно забытого Нового года. Как она радовалась тогда этому платью!

Она пролежала неподвижно до самого вечера. Зуев сидел у окна, разложив на белой скатерти маленьких фарфоровых собачек, с которыми любил играть сын. У многих из них были отбиты лапки или хвостики, некоторые несли на себе следы склеивания. Сначала он не разрешал ему играть с собачками, но потом, когда увидел, каким огнем загораются его глаза, махнул рукой. Сын раскладывал собачек на подоконнике и часами смотрел на них как зачарованный. Она шевельнулась, потянула на плечо простыню.

– Холодно.

Зуев встал, взял с кровати разодранную овчину, накрыл.

– Как тебя зовут?

– Зуев.

– Чего ты тут делаешь?

Зуев помолчал, сдвинул собачек в кучку.

– Пока живу.

– Пока? А потом?

– Потом перестану.

– Я тоже скоро перестану. Помогут. Но не сейчас.

Она закашлялась, отдышалась.

– Засекай время. Проверим, правда ли, что на бабе заживает все как на собаке. Жаль, собаки нет.

– Зачем? – спросил Зуев.