Мишель Турнье: Элеазар, или Источник и куст

А ведь это было весьма тяжким испытанием — стеречь овец весь день напролет, и в грозу, и под градом, и под осенними ураганными ветрами, или бегать по всей округе, собирая испуганно разбежавшееся стадо. Элеазару пришлось, невзирая на отвращение, научиться холостить баранов и выжигать каленым железом за ухом у шестимесячных ягнят стилизованное "X", клеймо Хезлетта. Но главной его заботой был окот, возвещавший конец зимы столь же непреложно, как и лиловые звездочки примул на ландах. Теперь он умело помогал маткам разрешиться, скинуть послед. Он знал, что когда рождаются близнецы, нужно пожертвовать каким-нибудь из них, ибо ни одна овца не в силах выкормить сразу двоих ягнят. Но, главное, он смастерил себе из бараньей шкуры мешок на спину, чтобы таскать в нем, вслед за стадом, слишком слабеньких ягнят, и ничто не доставляло ему большей радости и гордости, чем жадный поцелуй в затылок мягких ягнячьих губок, нетерпеливо ищущих материнские сосцы.

Однажды вечером, едва начав собирать стадо, он сразу понял, что пропал молодой баран. В стаде было около сотни голов, но Элеазару даже не требовалось их пересчитывать. Нехватка одного — единственного животного мгновенно бросалась в глаза опытному пастуху, точно свежий шрам на знакомом лице. Он кинулся на поиски барана в искрошенные ветрами расщелины прибрежных скал. Нужно было спешить, — в эту пору темнело рано, и стадо без пастуха могло разбежаться по ландам. Наконец Элеазар заметил неясное белое пятно: баран взобрался на скалу, козырьком нависавшую над морем. Оказалось, что он сломал ногу и не может спуститься. Животное полагалось тут же забить. Однако Элеазар взвалил барана на спину и, выбиваясь из сил, все-таки донес его до фермы.

Владелец фермы Хезлетт всегда собирал животных с помощью собак. Не дождавшись Элеазара в положенный час, он сам отправился на поиски стада. Юный пастух тотчас заметил кнут, висящий на шее хозяина. Он опустил наземь увечного барана, выпрямился и стал ждать. Не сказав ни слова, Хезлетт сорвал кнут с шеи и принялся хлестать мальчика. Он бил его долго, кнут со свистом разрезал воздух, впиваясь в тело с головы до ног. Когда хозяин, наконец, остановился, Элеазар утратил человеческий облик. С того дня его правую щеку навеки прорезал шрам. Обычно малозаметный, он мгновенно наливался кровью, стоило Элеазару хотя бы слегка взволноваться. И все-таки это было пустяком по сравнению с незаживающей раной, навсегда оставшейся в его душе.

По воскресным утрам пастор читал в деревенском храме проповеди для молодежи. Некоторые слушали его бездумно, но были и такие, что вкладывали в образы священной истории с ее персонажами свое собственное понимание. Элеазару больше всего приходились по сердцу библейские эпизоды и евангельские притчи, где фигурировали пастухи и скот. Он мысленно уподоблял себя доброму пастырю, оставившему стадо в поисках одной заблудшей овцы. И вскоре ему показалось вполне естественным перейти от животных к людям, ответив религиозному призванию, к которому его в некотором роде подготовила пастушеская жизнь.

Элеазару было семнадцать лет, когда он стал пансионером галликанской семинарии Даунпатрика в Ольстере; деньги за него внесла маленькая протестантская община Гальвея. Строгий режим, который неуклонно обязаны были соблюдать воспитанники семинарии, показался ему раем после дней и ночей, проведенных со стадом в прибрежных ландах. Правда, большинство его новых товарищей из буржуазных семей часто демонстрировали свое превосходство юных горожан над "этой деревенщиной"; впрочем, они милостиво прощали его невежество, ведь он вырос в полудиких краях, населенных невежественными католиками. Над ним насмехались. Некоторые, проходя мимо, брезгливо зажимали нос: от Элеазара якобы несло бараньим жиром. Другие вслух дивились тому, что он не спускается по ступенькам со второго этажа задом: мол, в его краях люди, кроме приставных лестниц, других не видывали. И все они презрительно фыркали, глядя, с каким аппетитом он поедает вторую порцию ежедневной маисовой каши, которую городские привереды находили омерзительной.

Но Элеазар пропускал мимо ушей эти насмешки; все, что он видел и узнавал, приводило его в полное восхищение, особенно счастье учиться, которого он так нежданно удостоился.

Храм семинарии был украшен барельефом с изображением Святого Патрика, попирающего ногой клубок змей. Это казалось необъяснимым, хоть и священным, парадоксом: ни один ирландец, сколько он себя помнил, никогда не видел змей в своей стране — именно благодаря Патрику, проповеднику Евангелия в Ирландии; каждый знал его историю, рассказанную Яковом Ворагинским в "Златой легенде": [2] Яков Ворагинский (1228–1298) — монах-доминиканец итальянского происхождения, автор "Златой легенды”, жизнеописания святых, самого известного труда подобного рода в Средневековье.