Мишель Турнье - Элеазар, или Источник и куст

Макбертон посоветовал Элеазару искать английских тяжеловозов, выращенных на севере Йоркшира. Мощные стати, ровный нрав и неприхотливость делали этих лошадей самыми надежными помощниками человека в долгом переходе через весь континент; вдобавок, они были крайне медлительны и мало годились под седло, а, значит, на них не позарятся ни воры, ни индейцы.

Выслушав этот совет, Элеазар отправился на ярмарку в сопровождении Бенджамина, который, разумеется, пожелал сказать свое слово при покупке лошадей. Отец и сын вернулись в лагерь, ведя в поводу каждый по паре лошадей — тяжеловозов, вполне соответствующих описанию Макбертона. Бенджамин настоял на покупке лошади такой диковинной масти, что сам продавец назначил за нее чисто символическую цену. Конь был белым в рыжих яблоках и походил своим клоунским видом на цирковую лошадь, за что и звался Гасом; это имя так очаровало Бенджамина, что он во всеуслышанье объявил коня своей собственностью. Из трех остальных первого, молодого жеребца-полукровку, звали Баком, вторую, серую с черными подпалинами, кобылу — естественно, Гризли, [11] Grizzly (англ.) — серый, серая. и, наконец, третий, мощный вороной конь, вероятно, раньше возивший пушки в артиллерийских войсках, носил имя Уголек.

Перед самым отъездом семья О’Брайдов неожиданно пополнилась девятым членом — по милости Коры. Девочка легкомысленно поделилась хлебом с бродячим псом, и с той минуты он больше не отходил от нее ни на шаг. У него были голубые глаза — частое явление у эскимосских собак, — поэтому Кора назвала его Васильком, пылко полюбила и умоляла родителей принять найденыша. Конечно, это было неразумно, — в путешествии такого рода обременителен каждый лишний рот. Но Макбертон, у которого спросили совета, сказал, что собаки этой породы, благодаря светлым глазам, хорошо видят в темноте и способны прокормиться сами, охотясь по ночам за мелкими зверюшками. Элеазар подумал и сдался.

Отъезд назначили через два дня, на рассвете. Явившись к месту сбора, О'Брайды остановились, пораженные невиданным зрелищем. Более сорока фургонов и повозок, с лошадьми, мулами, ослами и быками, образовали невообразимо пеструю и шумную мешанину. Мужчины суетились вокруг повозок, взваливая на них последний багаж, проверяя упряжь. Кузнецы, с наковальней и ведерком горящих угольев, ходили от коня к коню, подковывая их прямо у фургонов. От многоцветия и разнообразия людей и экипажей рябило в глазах. Здесь были и громадные шестиколесные "корабли пустыни" с полудюжиной лошадей — настоящие передвижные дома, и простые ручные тележки — единственное достояние какой-нибудь молодой пары. Одну из общественных фур загружали одними только бочонками с водой, чистой питьевой водой, которую потом, во время перехода через выжженную солнцем прерию, будут продавать путникам по цене золота. Другая повозка, крайне загадочная, с глухими досщатыми стенками, принадлежала китайскому семейству, которое вызвало жадное любопытство детей; никто не знал, что это за люди, а сами китайцы отгородились от интереса окружающих вежливыми улыбками.

И уж вовсе странно, чтобы не сказать подозрительно, выглядели мужчины, собиравшиеся идти пешком, налегке, с одним лишь рюкзаком за плечами; такие могли оказаться кем угодно — самыми отъявленными бандитами, самыми нищими из эмигрантов или же, наоборот, самыми богатыми.

Милиционеры Макбертона — дюжина вооруженных до зубов мужчин с красной повязкой на рукаве, — должны были следить за порядком и охранять от нападений эту маленькую кочевую общину. Элеазар ожидал прощальных ободряющих речей, напутствий или запретов, короче говоря, хоть какой-то демонстрации власти.

Ничуть не бывало. Они топтались на месте уже два часа, как вдруг толпа начала заметно редеть. Это первые повозки обоза тронулись в путь, и вскоре все они длинной вереницей растянулись по дороге, ведущей на запад. Спустя какое-то время О'Брайдам стало понятно, что все новости, инструкции и приказы даются в пути, прямо на ходу. Макбертон и его люди постоянно пропускали весь караван мимо себя, а затем галопом мчались вперед, успевая на всем скаку сообщить нужные распоряжения. Остановок не делали даже на обед; путникам приходилось есть всухомятку, шагая по дороге. Привал должны были объявить сигналом рожка лишь с наступлением ночи.

Под ласковым солнцем ранней весны, среди живописных полей, отьездное возбуждение постепенно оставляло путников. Фургоны О'Брайдов двигались один за другим; первым правили Эстер с Бенджамином, вторым — пастор с малышкой Корой. Потом они решили сойти с повозок и вести лошадей в поводу, — так было легче следить за ними. Дети воспользовались свободой, чтобы вместе с собакой убежать вперед. Они с интересом разглядывали людей и экипажи в голове обоза, то и дело возвращаясь к родителям и делясь с ними свежими впечатлениями. Элеазар хмурился. Ему не нравилось это разношерстное сборище и близость детей к разному подозрительному сброду. Но Эстер уговорила мужа дать им волю. Ей пришлась по сердцу эта веселая пестрая процессия: она, как и дети, любила пообщаться с людьми.